Совершенствование и приобретение универсальности ведет к усилению энергетики: силы мышц, запасов энергии, мощных органов чувств и механизмов управления, т. е. нервной и гормональной систем. Отсюда неизбежно возникновение большого мозга, деятельность которого предусматривает высокую энергетику и питание.
В этих положениях И. А. Ефремов не видит ничего нового, но в преломлении к процессу эволюции они, по его мнению, позволяют понять появление интеллекта у высших форм и стремление организма к приобретению независимости от среды обитания. Эти соображения привели И. А. Ефремова к убеждениям общего, философского характера: низшие формы жизни вроде грибов, плесени, растений, крабов, осьминогов и т. п. не могут обладать разумом. 'Мышление следует законам мироздания, которые едины повсюду. Мысль, где бы она ни появлялась, неизбежно будет иметь в своей основе математическую и диалектическую логику. Не может быть никаких «иных», совсем непохожих мышлений, так как не может быть человека вне общества и природы' [Сноска].
Примечательной особенностью органического мира, считает И. А. Ефремов, является чрезвычайное разнообразие низших форм, превосходящее все наши фантазии о возможных формах жизни на других планетах. Этому разнообразию резко противопоставляется сходство высших форм животных с повторением однотипных конвергенций. Поэтому И. А. Ефремов сравнивает лестницу эволюции жизни с ленинской спиралью развития, широкой в основании и узкой в вершине.
В заключение книги И. А. Ефремов высказывает свое кредо ученого-естествоиспытателя, палеонтолога — кредо, послужившее отправным пунктом для его 'космической тематики'. 'Можно допустить, — писал он, — что общие законы, действовавшие и действующие в процессе исторического развития жизни на Земле, те же самые, как и на планетах отдаленных звезд. Если принять с очень большой долей вероятности, что белково-кислородно-водяная жизнь наиболее распространена во Вселенной, то мы должны изучать нашу планету как гигантскую лабораторию эволюции жизни на пути ее самоусовершенствования. Фактические наблюдения в этой лаборатории, т. е. изучение палеонтологических документов и их сопоставление с биологией ныне живущих форм, позволяет нам понять и даже предсказать ход развития жизни в иных мирах.
Ныне начинается новый этап палеонтологии. Благодаря успехам физических наук и кибернетики обратная связь организма со средой и формирующая роль условий обитания уже не являются для нас загадкой, и направленный характер эволюции более не требует признания каких-то особых сил. Более того, с полным основанием мы можем рассматривать палеонтологию как ключ будущего, помогающий открывать причинные связи в строении живых существ, а следовательно, и проблемы сохранения диалектического равновесия в биологии организмов и вообще всей живой природы' [91, с.63].
В этой связи особенно ярко звучат слова об этой науке, сказанные И. А. Ефремовым в статье 'Космос и палеонтология': 'Палеонтология — наука, погруженная, казалось бы, в недра планеты, — служит окном в космос, через которое мы научимся видеть закономерности истории жизни и появления мыслящих существ' [94, с.102].
Примечание распознавателя: здесь не приведено содержащееся в оригинале изображение титульного листа книги о фауне медистых песчаников.
Глава 3
В одном мгновенье видеть вечность,
Огромный мир в зерне песка,
В единой горсти — бесконечность.
И небо — в чашечке цветка.
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, по бездушный лик, -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык.
Этот вопрос, ныне тривиальный для специалистов, был поставлен И. А. Ефремовым в название статьи, опубликованной в журнале «Природа» в 1954 г. Статья осталась единственным полным популярным авторским изложением учения о 'закономерностях захоронения вымерших животных и растений.
Термин «тафономия» с определением содержания и подхода к изучению далекого прошлого введен в палеонтологию И. А. Ефремовым в 1940 г. Возникшая на стыке биологии и геологии, тафономия не вдруг получила признание. Полный вариант работы, законченный в 1943 г. во Фрунзе во время эвакуации, лежал до 1950 г. 'Многие ее положения, — вспоминал И. А. Ефремов, — считались еретическими, и книгу эту долго не печатали, дабы не подрывать «основ» палеонтологической науки' [101, с.191]. Задержка публикации позволила внести в рукопись новейшие данные о захоронениях позвоночных в мезозое и кайнозое Монголии, полученные при полевых палеонтологических исследованиях. Эти данные укрепили позиции тафономии: теоретические предпосылки к поискам крупных захоронений обернулись практическим открытием новых местонахождений ископаемых позвоночных. Убедительным и впечатляющим доказательством успеха были черепа и скелеты вымерших гигантов, привезенные экспедицией и вскоре выставленные для обозрения в Палеонтологическом музее АН СССР.
'Тафономия', изданная обычным тиражом научных трудов, уже в 1952 г., ко времени присуждения ее автору Государственной премии, стала библиографической редкостью. Поэтому статья И. А. Ефремова в «Природе» восполняла в какой-то мере отсутствие монографии и в более доступном изложении знакомила читателя с основными положениями нового направления. Однако и после статьи, уже в конце 50-х годов, И. А. Ефремов, оценив первые шаги тафономии в общей тенденции развития науки, не раз подчеркивал, что тафономия родилась раньше времени и войдет в силу лишь лет через двадцать.
Этой неполной и бледной канве организационного становления тафономии предшествовал большой по времени период экспедиционных исследований, осмысливания и обобщения фактического материала по местонахождениям и параллельного изучения литературы по самым различным аспектам вопросов захоронения ископаемых остатков. По существу, период формирования «тафономической» направленности мышления Ефремова-палеонтолога включает все его геолого-палеонтологические и чисто геологические исследования — от первых поездок на Богдо и Шарженгу и до хорошо известных раскопок в Татарии около Ишеева.
Однако, прежде чем говорить о конкретном содержании тафономии, необходимо возвратиться к взглядам П. П. Сушкина с его особым биологическим подходом к изучению окаменелостей. Несомненно, его взгляды оказали глубокое влияние на становление Ефремова-палеонтолога и, что не менее важно, преломились позднее в двойственном содержании тафономии биологическим аспектом изучения геологической летописи.
П. П. Сушкин был последователем выдающегося русского естествоиспытателя и убежденного дарвиниста В. О. Ковалевского — общепризнанного основателя эволюционного и биологического направления в палеонтологии. Последняя долго оставалась чисто описательной, иконографической наукой. Она не вскрывала соотношений организмов со средой, которые изучаются экологией, не объясняла причин приспособительных, адаптивных изменений организма, обусловленных воздействием и изменением среды обитания. Сушкин вслед за Ковалевским отбросил статику иконографического метода и пошел по новому пути в палеонтологии. При изучении древнейших четвероногих-тетрапод он исходил из того, что
