Петроградского военного округа. Давая показания о Суменсон, занимавшейся якобы спекуляцией получаемыми из Стокгольма вещами для финансирования шпионской деятельности большевиков, он сообщил: «Из практики контрразведывательного отделения я могу совершенно определенно сказать, что это обычный способ действий Германии в отношении своих агентов, которым она почему-либо не решается уплачивать за услуги наличными деньгами…»
Ермоленко получил не только сногсшибательные финансовые обещания, но и, вопреки установившейся практике, наличную сумму.
Здесь нужно обратиться за «объяснениями» к еще одному контрразведчику, уже упоминавшемуся здесь, полковнику Генерального штаба Н.В. Терехову. Это ему Ермоленко отвечал на дополнительные вопросы. 23 и 24 сентября 1917 года Терехова в свою очередь допрашивал (в Могилеве) судебный следователь по важнейшим делам Сцепура. В составленном последним протоколе значилось, что у Терехова вызвало сомнение… само появление Ермоленко в расположении русских войск, поскольку нельзя было уточнить, то ли он случайно наткнулся на наше сторожевое охранение, то ли сделал это специально. По утверждению Ермоленко, он к этому «стремился с целью раскрыть шпионскую организацию немцев у нас в России и предупредить грозящие нам бедствия…». В остальном же наша контрразведка якобы Ермоленко верила. Его рассказ показался ей ценным и убедительным.
Удивительно, что эта вера «одному из трех главных агентов Германии» у российского командования оказалась настолько сильной, что его не только не арестовали, не только не изолировали, но сразу же сделали главным свидетелем против двух других агентов — Ленина и Скоропис-Иолтуховского, которых, объявив через прессу шпионами, тоже не торопились задерживать. Более того, Ермоленко оставили «вольноопределяющимся» при Главном штабе. Правда, Терехов заверил, что за Ермоленко во время его «проживания… при штабе Верховного Главнокомандующего» установили тщательное наблюдение. Именно в этом — в тщательности наблюдения вызывают сомнение уже показания Терехова.
«Немцы дали Ермоленко на личные расходы и на дорогу 1500 рублей, которые были им почти израсходованы в первый же месяц жизни в Ставке, и он возбуждал ходатайство о скорейшей выдаче ему казенного содержания», — показывал Терехов. И тут же сразу появляются всевозможные вопросы: почему не были конфискованы или, в крайнем случае, временно изъяты деньги у задержанного немецкого агента; почему он «жил» при Ставке; почему он мог, находясь в таком вот состоянии, вести разгульную жизнь? Для примера сообщу, что привлеченный Александровым в качестве обвиняемого мичман Ильин (Раскольников) получал месячное содержание 272 рубля, о чем можно узнать из заявления последнего прокурору Петроградской судебной палаты от 22 июля 1917 года. Но что — полторы тысячи! Ермоленко прогулял, по его признанию и показаниям Терехова, более крупную сумму. И все тогда же, «проживая при Ставке». Еще более загадочная история появления у него новых денег. Оказывается, за ним было такое «тщательное наблюдение», что средь бела дня на улице неизвестное лицо вручает ему тайком не очередные полторы тысячи и даже не «ежемесячное восьмитысячное содержание», а… 50 000 рублей. И за что? А «за работу по данной немцами задаче». Но он ведь ничего не делает. Не взрывает мосты на Дальнем Востоке. Не разлагает войска в Херсоне. Не ведет агитацию за отсоединение Украины от России в Киеве. Не организовывает убийство английского посла в Петрограде. Более того, длительное время находится в Ставке, в штабе Верховного Главнокомандования русских войск, о чем, если бы он и впрямь был подослан немцами с серьезными целями, те бы узнали, якшается с контрразведчиками, ведет праздную жизнь. И немцы, выходит, узнали, где он находится, коль вручили деньги. Узнали бы при желании, и чем он здесь занимается. А раз так, то, по словам того же Ермоленко, он подлежал со стороны немецкой разведки суровому наказанию. Вместо же этого такой щедрый подарок — 50 000 рублей. О них он своим новым шефам сразу не докладывает, поскольку «растерялся» от такой неожиданной «зарплаты». По той же причине — по растерянности — не только не задержал германского курьера, но и не запомнил его лица. «Он откровенно сознался, — показывал Терехов следователю Сцепуре, — что получил 50 000 рублей, а налицо имеет 40 000 рублей с небольшим, так как остальные — 4000 рублей выслал домой жене, часть прожил, заготовив себе белье и одежду, и часть желал бы оставить для себя на жизнь — за неполучением казенного содержания…»
Ему оставили и эти деньги — огромную сумму, непонятно каким образом оказавшуюся у столь подозрительного лица. Вот что он сообщил Александрову при очередном допросе 17 июля 1917 года: «… врученные мне в Могилеве 50 000 рублей 17 мая 1917 года от германского правительства я представил при рапорте Верховному Главнокомандующему генералу Брусилову, указав ему на мое бедственное положение, моей семьи и той опасности, которая угрожает мне от раскрытия шпионской организацией, почему эти 50 000 рублей его распоряжением мне были выданы и переведены были на родину в Хабаровск».[135]
Слов нет, немцы не могли отнестись серьезно к такой личности, как Ермоленко, а тем более поручить ему столь важную миссию. Уверены они были, отправляя его в Россию (если отправляли), что и русская контрразведка (ведь друг друга хорошо знали!) воспримет его так же. Тогда зачем нужно было отправлять такого агента? Зачем нужно было нести столь серьезные расходы?.. Расходов денежных, судя по сложившейся практике обеспечения германских агентов, вовсе не было. Деньги Ермоленко мог приобрести каким-нибудь другим путем, вплоть до махинаторства или более нечестного метода. Несомненно, что русская контрразведка если и не поощряла подобных его занятий, то и не воспрепятствовала им. Вместе с тем использовала Ермоленко для опорочивания большевиков, в первую очередь Ленина. В этом была, несомненно, заинтересована и германская разведка, переправив с помощью Ермоленко в Россию соответствующую информацию. В том, что такой интерес существовал, нет никакой надуманности. Об этом, к примеру, свидетельствуют показания Свистунова и Гучкова, собранные и приобщенные к делу «Об убийстве царской семьи» Соколовым. Ведь социал-демократы Германии всецело поддерживали свое правительство в вопросах войны. Единственная сила, которая призывала к заключению мира, но не сепаратистского, а всеобщего, — была российская социал-демократия, причем не только одни большевики. И этот призыв находил самый широкий отклик у народных масс во всех воюющих странах, в том числе и в Германии. Приведу короткие выдержки из воспоминаний германского солдата той поры:
«В течение ряда лет социал-демократы агитировали в Германии за войну с Россией…
В 1916 году солдаты на фронте стали получать деморализующие их письма из дома, в которых говорилось о голоде, нужде и т. п.
…В армии стал раздаваться ропот, сначала тихий, потом все более и более громкий. Солдаты не стеснялись уже ругаться и проклинать вслух. В то время, как они страдали и гибли в окопах и их семьи умирали с голоду, кто-то жил себе в свое удовольствие…
С каким настроением должен был солдат идти в бой, когда его собственный народ не желал уже победы?
Зима 1917–1918 гг. принесла союзникам жестокие поражения. Надежды, которые возлагались на русский фронт, — рухнули… Но в тот момент, когда германские дивизии должны были повести последнее наступление, внутри страны разразилась всеобщая забастовка. Вражеская пропаганда сделала свое дело…».[136]
Дальше эти воспоминания преисполнены лютой ненависти к большевикам, которые примером своей революции подтолкнули Германию к поражению, а также почти полностью вымели из России «германский элемент», якобы занимавший главенствующую роль в организации Российского государства. Так что германские правящие круги с огромной радостью перебросили через границу свой «камень из-за пазухи» — Ермоленко, с надеждой, что его подберут на русской стороне те, кто тоже заинтересован в расправе над большевиками.
Допустить то, что русская контрразведка отнеслась серьезно к Ермоленко, тоже нельзя. Ведь последний раскрыл «главных агентов», адрес центра связи — Свенсон (Сведсон) в германском посольстве Стокгольма, способ связи с ним. «Согласно условию, — откровенничал Ермоленко, — я должен иметь белую розу в петлице на левой стороне платья, а в руках тонкий хлыст». А вот что он сообщил о бесценной резидентской роли Свенсона: «…так как действия и работа всех организаций сосредоточивались в руках Свенсона, то, естественно, он был осведомлен о всех лицах, подобных мне, которых немцы завербовали к себе на службу». Имея такие сведения, такие нити «шпионской организации», такую возможность проникнуть в нее с помощью добровольно сдавшегося и раскрывшегося «агента» (ведь даже во время
