прозрачный намек, что «воспоминания» Юровского не очень-то заслуживают внимания. По «показаниям» самого Радзинского, «расстрел царской семьи и их родственников…породил группу небывалых документов». К этим «небывалым документам» он относит и многочисленные «воспоминания», авторы которых старались добиться первенства в убийствах, соперничали между собой за «честь расстрела». А потом делает примечательный вывод: «Одно из воспоминаний этой серии — „Записку“ Я.М. Юровского о расстреле царской семьи — мы уже опубликовали».[20] Более того, он даже изобличает Юровского в откровенном подлоге с помощью «живых свидетелей», в частности, историка-архивиста М.М. Медведева, утверждавшего, что его отец, Михаил Александрович, застрелил царя. «Если все это действительно так, — рассуждает Радзинский, — значит, в своей „Записке“ Я.М. Юровский приписал себе пулю, убившую царя! Что ж, для него эта пуля была исторической миссией, желанная высокая честь…»[21]
Но здесь вполне уместны иные рассуждения. Мог ли человек вот с такой амбицией, имеется в виду Юровский, для которого, по выражению Радзинского, даже пуля в царя — «историческая миссия», писать свои «мемуары», «показания» или «Записку» от третьего лица, не упоминая при этом даже своей фамилии? Сомнительно, и даже очень. Эта самая «Записка», выдаваемая Радзинским за сенсационные откровения Юровского, скорее всего из того же разряда, что и рапорт субинспектора уголовного розыска Летучего отряда Талашманова. 22 августа 1918 года он доносил начальнику уголовного розыска города Екатеринбурга агентурные сведения, в соответствии с которыми «числа около 15 июля с.г. в одно из воскресений в лесу» компания подгулявших комиссаров обсуждала судьбу царя и его семьи. Назывались фамилии комиссаров, кроме одного неизвестного, и развлекавшихся с комиссарами девиц, сообщалось, кто и что говорил, т. е. одни ратовали за то, чтобы «все семейство расстрелять», а другие — за сохранение царя и уничтожение одной царицы, «т. к. во всем этом деле виновата она». Можно только поражаться ловкости и смелости агента, сумевшего так близко подкрасться к компании и искусно спрятаться. Ведь нужно было, не выдавая себя, всех рассмотреть, все услышать. Тем более что комиссары и девицы не сидели на месте, а, не закончив разговор, «разбрелись по лесу гулять». Похоже, что этот самый искусный и дерзкий агент находился среди развлекавшихся. Правда, все сомнения развеял другой документ, хранившийся, как и упомянутый рапорт, в «соколовском архиве». 25 декабря 1918 года наблюдатель уголовного розыска Алексеев письменно доносил своему начальнику: «Агент уголовного розыска Михаил Ефимович Талашманов… объяснил, что сведения… по поводу предполагаемого убийства Царя, Царицы и членов Царской Семьи… он получил агентурным путем и проверить их не представляется никакой возможности, так как свидетелей на эти факты никого Талашманов указать не может и по полученным им сведениям никого свидетелей при этом не было, а было лишь одно лицо, которое сообщило ему все эти сведения и просило сохранить имя в тайне…»
Внимательно изучив «сенсационное открытие века» Радзинского, т. е. «Записку Юровского», я пришел к выводу, что она больше похожа на фальшивку, чем на подлинный серьезный документ. Причем составили ее, по всей вероятности, не два года спустя, как это утверждает Радзинский, а несколько позже 1920 года.
— Доказательства! Где доказательства? — уже не улыбается, уже не ехидничает, а настаивает неистовый читатель, желающий уничтожить не только строптивого и упрямого оппонента, не только живых и мертвых коммунистов, но и всякое воспоминание о большевизме вообще и вдруг увидевший угрозу своим намерениям.
— Доказательства в самом обычном сравнении материалов расследования с текстом сомнительной «Записки». Например, такое сравнение. В «Записке» читаем (выдержку даю по архивному документу, так что с огоньковским текстом будут некоторое расхождения): «При этом кое-что из ценных вещей (чья-то брошь, вставлен, челюсть Боткина) было обронено, а при попытке завалить шахту при помощи ручных фанат, очевидно, трупы были повреждены и от них оторваны некоторые части — этим комендант объясняет нахождение на этом месте белыми (которые потом его открыли) оторванного пальца и т. под.». Но в 1920 году, когда якобы писались эти «Записки», их предполагаемый автор (Юровский) не мог знать этих деталей о челюсти, пальце и прочих находках колчаковской контрразведки. Убеждает в этом постановление (составленное Соколовым 24 октября 1920 года), а также дополняющая его справка. В последней имеются такие строки: «Во исполнение постановления от 24 октября 1920 года к делу приобщаются сведенные в систему фотографические отпечатки предметов, о коих приводятся нижеследующие сведения в настоящей справке». Дальше дается описание снимков. На двух первых из них изображен человеческий палец, «обнаруженный на дне большого колодца шахты №
В «тоненькой папке» из Центрального Государственного архива Октябрьской революции (ЦГАОР СССР), о которой упоминает Радзинский, цитируемую им «Записку Юровского» предваряет «не замеченное» автором сенсационного открытия сообщение Французского радио (1919 г.):
«Из Лиона 26/8 00/30
Комиссия по выработке ответа Антанты на контрпредложения Австрии окончила свои работы, и передача всех результатов Реннеру[22] неизбежна. „Франкфуртская газета“ говорит, что Реннер не обязан спрашивать мнений Верховной комиссии Национального собрания Австрии. Тела великих князей Сергея и Елизаветы и других членов семьи Романовых, убитых в прошлом году около Перми (пропуск) Тела царя и его семьи, разрезанные на куски, были сожжены сейчас же после преступления. Новые доказательства и указания, собранные на местах, подтверждают эти факты».[23]
Вот такая «достоверная» информация сообщалась в 1919 году. Мало что прибавилось к ней год спустя. Так, русская эмигрантская газета «Время», издававшаяся в Берлине, 6 сентября 1920 года поместила заметку под сенсационным заглавием «Новые данные относительно убийства бывшей царской семьи». И какие же эти «новые данные», собранные, как сообщала газета, «еще по распоряжению адм. Колчака» и переданные «из Копенгагена»? В заметке сообщалось, что колчаковские следственные материалы установили «главную вину в этом преступлении за Центральным исполнительным комитетом и
