отрицания вполне согласуется ранее установленный З. Фрейдом факт, что признание бессознательного со стороны Я выражается в негативной формулировке. Поясняя данное обстоятельство, он подчеркивал: «Нет более веского доказательства удавшегося открытия бессознательного, чем тот случай, когда анализируемый реагирует на это следующими словами: «Этого я не думал» или: «Об этом я [никогда] не думал».
Процесс отрицания соотносился З. Фрейдом также с теми переживаниями, которые испытывает, на его взгляд, маленькая девочка, когда обнаруживает у себя отсутствие пениса. Этот процесс наступает в детской душевной жизни и не таит в себе опасностей, в отличие от взрослого человека, чье отрицание может знаменовать собою психоз. «Девочка отказывается признать факт своей кастрации, твердо убеждена в том, что она обладает пенисом и вследствие этого вынуждена вести себя так, как если бы она была мужчиной». Именно под этим углом зрения проблема отрицания осмысливалась основателем психоанализа в его статье «Некоторые психические последствия анатомического различия между полами» (1925).
В работе «Конструкции в анализе» (1937) З. Фрейд рассмотрел проблему отрицания с точки зрения несогласия пациента с предположениями и толкованиями, которые дает аналитик в процессе терапии. Потребность подобного рассмотрения была вызвана тем, что некоторые исследователи подвергли критике аналитическую технику за то, что если пациент соглашался с психоаналитиком, то это воспринималось как должное, но если он возражал, то это трактовалось в качестве знака сопротивления. В любом случае аналитик всегда оказывался прав по отношению к пациенту, подвергаемому анализу.
В ответ на это критическое соображение З. Фрейд замечал, что аналитик не принимает «нет» пациента как вполне достоверное и признает его «да» малоубедительным, и было бы неверным обвинять его в том, что он во всех случаях перетолковывает выражения пациента в подтверждение своих мнений, толкований, конструкций. «Нет» пациента ничего не доказывает в верности конструкции. Оно может быть сопротивлением или результатом действия каких-либо других факторов аналитической ситуации. Поскольку любая аналитическая конструкция является неполной, то можно допустить, что «анализируемый собственно не отрицает сообщенное ему, а усиливает свой протест против еще не до конца раскрытой части истины», то есть «единственно надежным толкованием его «нет» является намек на незавершенность».
В целом отрицание в психоаналитической терапии имеет важное психологическое и символическое значение. Оно позволяет с большой долей вероятности судить о действенности вытесненного бессознательного и сопротивления, а также отслеживать соответствующие реакции пациента, свидетельствующие о том, что за его негативизмом скрывается утвердительный смысл, имеющий прямое отношение как к бессознательным желаниям, мыслям, чувствам, так и к успехам психоаналитического лечения, поскольку нередко в ответ на ложную конструкцию аналитика пациент никак не реагирует, в то время как на верную конструкцию у него может возникнуть негативная терапевтическая реакция, сопровождающаяся явным ухудшением его самочувствия.
Фрейдовские представления об отрицании получили свое дальнейшее развитие в исследованиях некоторых психоаналитиков. В частности, на примере анализа фантазий детей и их сравнения с психотическими иллюзиями А. Фрейд (1895–1982) пришла к выводу, что в некоторых острых спутанных психотических состояниях пациенты могут использовать такой механизм защиты, как отрицание. Такие пациенты способны отрицать факты, заменять невыносимую реальность приятной иллюзией, то есть прибегать к механизму «отрицания существования объективных источников тревоги и неудовольствия». Отрицание реальности является также, по ее мнению, одним из мотивов, лежащих в основе детских игр. В работе «Я и защитные механизмы» (1936) А. Фрейд продемонстрировала, как и каким образом маленькие дети могут прибегать к защите посредством отрицания в фантазии, слове и действии, и подчеркнула, что при чрезмерном использовании этого способа он представляет собой такой механизм, который провоцирует в Я эксцентричность и идиосинкразии, от чего трудно избавиться после окончания периода примитивного отрицания.
Отрицание может проявляться как в нормальных, так и патологических формах. Психоанализ принимает во внимание и те и другие. И хотя в процессе аналитического лечения приходится иметь дело прежде всего с невротическими аспектами отрицания, тем не менее современные аналитики придают отрицанию более широкое звучание. Отчасти это связано также с трудностями различения фрейдовских понятий «Verneinung» (отрицание) и «Verleugnung» (отказ).
З. Фрейд придерживался гипотезы, согласно которой первоначальное состояние людей представляло собой первобытную орду. В этой примитивной организации вся власть принадлежала сильному отцу. Он обладал единоличным правом на всех самок и жестоко подавлял любые посягательства на них со стороны своих сыновей. Первобытный отец изгонял из орды своих подрастающих сыновей, чтобы избавиться от сексуального соперничества.
Однажды изгнанные из орды братья объединились между собой и убили отца-тирана. Устранив тирана и утолив свою ненависть, они попали под власть нежных чувств, так как все же любили отца и восхищались им. Это привело к раскаянию, возникновению чувства вины, к становлению запретов на убийство и инцест. Таким образом, было положено начало человеческой истории. По выражению З. Фрейда, с тех пор общество покоится на соучастии в совместно совершенном преступлении, религия – на сознании вины и раскаяния. Такое понимание роли отцеубийства в истории развития человечества было изложено им в работе «Тотем и табу» (1913).
Тема отцеубийства находит свое отражение в художественной литературе. Так, в основе сюжетов «Царя Эдипа» Софокла, «Гамлета» У. Шекспира, «Братьев Карамазовых» Ф.М. Достоевского лежит момент отцеубийства. З. Фрейд считал, что это не случайно. Три шедевра мировой литературы наглядно иллюстрируют психологическое значение отцеубийства в жизни человека.
Отцеубийство является, по словам З. Фрейда, тем великим событием, которое так или иначе затрагивает всех людей. Вот почему разрабатывающие тему отцеубийства шедевры мировой литературы Софокла, У. Шекспира и Ф.М. Достоевского не оставляют никого равнодушным. Каждый переживает трагедию героя и как бы вспоминает о своих собственных преступных намерениях, таящихся в глубинах психики.
Даже если человек вытеснил свои преступные намерения в бессознательное, чтобы не отвечать за них, все равно он испытывает чувство вины от неизвестной ему причины. Персонажи Софокла, У. Шекспира и Ф.М. Достоевского вызывают у него сопереживание. Литературный герой как бы берет на себя вину, которую испытывает каждый из нас. Он совершает преступление, тем самым освобождая других от необходимости совершения реального отцеубийства. В этом состоит терапевтическая ценность шедевров мировой литературы, оказывающих сильное эмоциональное воздействие на человека.
Для психологии безразлично, кто в действительности совершил отцеубийство. Важно, кто желал его в душе. С точки зрения классического психоанализа, каждый человек имеет влечения к убийству и является потенциальным преступником. Он не может освободиться от того чувства вины, которое связано с реальным или воображаемым отцеубийством.
На заре становления человечества отцеубийство было реальным событием. В современном обществе желание убить отца не обязательно должно сопровождаться свершением реального преступления. Оно может вылиться в различного рода фантазии и находить свое отражение в сновидениях. Не совершая преступления, цивилизованный человек тем не менее настолько остро ощущает свою виновность, что она оказывает существенное воздействие на его жизнь. Бессознательное чувство вины терзает человека, приводит к душевным страданиям, может обернуться психическим расстройством.
