«Звезда» (№ 7, 1999, публикация О. Демидовой) опубликовал часть переписки поэта Василия Каменского с режиссером и теоретиком театра Николаем Евреиновым Они достойны того, чтобы частично их процитировать, потому что настолько живо раскрывают Каменского человека, что никакие сторонние мемуары не расскажут нам о поэте лучше.
Напомню, что Н. Евреинов, адресат Каменского, в период их переписки (1925-1935 гг.) жил в Нью- Йорке; сам поэт проживал в России
Москва, 6 октября 1925: «…Рад-радешенек за весь твой успех за границей, приносящий доллары В легкий час! Да будет поток их неиссякаем в сторону твоих надежных карманов, тайных и явных Когда будешь Рокфеллером, не забудь дать мне взаймы рубля три Ты ведь скуп – я знаю – и много не прошу… Что и где и какие вещи ставишь? Как доходы твои? Если приеду, – на что можно расчитывать?… Написал крестьянскую пьесу в 3-х дейст. “Козий загон” Веду с театрами переговоры о постановке Вышел одиннадцатым изданием мой “Степан Разин” и вышел “Емельян Пугачев” А вот стихов не издают Театр куда интереснее и выгоднее. Учусь быть Пиранделлой и хочу знать, насколько он богат…Маяковский (из Нью- Йорка) пишет, что дела средние Но я иду и на средние. Лишь бы побывать, поглазеть, посмекать – в чем там дело американское и почему у нас меньше долларов? Что мы, дураки, что ли? Думаю, что поумнее американцев, а вот долларов нет… А без долларов скучно жить, едри его копалку…»
Зима 1925-26: «Родной мой Количка, друг мой сердешный, обнимаю-целую с Новым годом, с новыми долларами. Желаю влезть в Америку и убежден, что обязательно влезешь Ручаюсь головой Рокфеллера. А раз влезешь – значит, доллары будут, т. к. там они проживают густо Знай черпай. Черпать же ты уважаешь, как, впрочем, и я…»
Каменка, 5 августа 1925: «Дорогой, любимый Количка… получил два твои письма… а ответить до сих пор не мог Началась страда, в Пермь никто (за 40 верст) не едет и отправить никак было нельзя. Я злился страшно, досадовал, а ни лешего не сделаешь Законы джунглей суровы Идти же пешком 80 верст в жару показалось далековатым предприятием. Вот и ждал оказии Не помогли фантазии. Живем бо в Азии Пошли мне автомобиль. Ты ведь теперь раздолларился, к моему счастью. Шибко же рад я за успехи твои… Так и рвусь к вам, в Нью-Йорк! Но… пока нет денег. Тебе, богачу, меня теперь не понять. А денег все-таки нет Я же убежден, что в Нью-Йорке разживусь. Чую. Верю Уж если я разжился в Очемчирах, то ведь Нью-Йорк, по слухам, больше и богаче. Авось с помощью американских двух дядюшек – тебя и Бурлюка – вылезу на Бродвэй. Помогите, ребята! Не дайте пропасть известному литератору, застрявшему в пермских лесах трущобной жизни…».
СССР. Азербайджан Баку. Улица Саратовца Ефимова, д. 7 Для О П Шильцовой. Декабрь, 1926: «…К вашей нью-йоркской компании прибавился Боря Григорьев – один из тех трех моих братьев-друзей (т. е. ты, Григорьев, Бурлюк), кот. я люблю. Больше этих трех у меня нет никого на свете. И все вы трое в Нью-Йорке. Неужели не стыдно вам, что меня нет среди вас… В сущности дело мое только за деньгами, чтобы выехать, по крайней мере, с 750 дол Жену я оставлю в Париже, а сам в Нью-Йорк ахну до лета… Мне лишь бы доехать, а там – моя голова сделает свое дело: буду стихи и лекции читать, на гармошке играть, фокусы показывать, пьесы ставить, на голове ходить, шпаги глотать Найду что-нибудь подходящее. С Фордом, например, аэропланы буду заворачивать…».
Сухум, Курортная, 11, дом быв. Соколовой. 10 мая 1927: «Черта ли толку в загранице в общем, когда здесь ты – дома, в тропическом гнезде. Кстати, ведь здоровье живет тут… Вспомни. Очнись. Плюнь на заграницу, пока в силах Безумие – жить там долго Все там глупеют, одурманиваются, отстают от мысли, делаются душевно-нездоровыми, бессердечными. Все это относится, конечно, к русским. Я понимаю, что поехать на некотрое время на Запад даже необходимо, но жить там долго – не разумно, не здорово Пусть у нас есть много недостатков, но все же мы – дома и делаем прочно свои великие и малые дела общего строительства…»
Отказываюсь комментировать эти кусочки писем. По-моему, и так понятны мотивы моей цитации. А чтобы поставить точку, дам еще один небольшой отрывок из письма 1935 года, одного из последних писем Каменского к Евреинову
Пермь, Набережная, 7, кв. Пьянковой. 1935: «О куреве. Я ведь не знал, что ты настолько бедный, что для посылки сигаретной тебе оказывается нужна специальная денежная получка сначала. Ну, раз так – никаких мне сигарет не надо. Жил и проживу без них, а для меня тратиться нет смысла и резона. Ведь сигареты – лишь баловство, как и вся моя просьба о посылке Я ведь живу так чудесно в общем, что никакой нужды ни в чем не знаю В торгсинах наших имеются шикарные сигареты, да только нет у меня валюты Ну и наплевать! Разве сухумский табак плох? Ужо буду в Сухуме – запасусь…».
Почти весь XIX век, особенно его середина, прошел в спорах о Николае Карамзине – был ли он реформатором русского литературного языка или же таковым не был. Пик споров пришелся на юбилейный 1866 год, когда отмечался столетний юбилей классика Орест Миллер с профессорской кафедры ругал почем зря писателя, подыгрывая себе на маленькой демократической скрипочке и тем самым доводя российское прогрессивное студенчество до экстаза.
Вот что пишет по этому поводу А Никитенко, известный литературный деятель, критик, цензор, академик литературы:
Что вы говорите о прозе Карамзина, Жуковского, Пушкина? Нам теперь нужна немножко хмельная и очень растрепанная и косматая проза, откуда бы, как из собачьего зева, лился лай на все нравственно благородное, на все прекрасное и на всякую логическую, правдивую мысль
Кто-то называл Карамзина подражателем, считая, что все свои новые литературные формы тот заимствовал у англичан и французов. Другие, как, например, Грот, доказывали с томом карамзинских сочинений в руках, что «Карамзин, движимый желанием, свойственным таланту, излагать мысли свои изящно… не мог довольствоваться тяжелыми оборотами тогдашней нашей литературной речи и принял за образец легкую и живую конструкцию русской разговорной речи».
Для нас с вами, современных читателей, эти споры не более чем история Да, Карамзин не очень-то современен, излишне прекраснодушен, сентиментален, может быть – узок в своем стремлении облагородить жизнь и людей Да, литература пошла дальше Карамзина, дала Пушкина, Лермонтова и Гоголя, которые глядели на жизнь уже тревожными, задумчивыми глазами
Но, возможно, нам этого-то сейчас и не хватает – искренней, душевной сентиментальности, которая живет в наивной прозе Карамзина.
Лучший роман Киплинга и, пожалуй, один из лучших в литературе XX века.
Мне этот роман особенно близок Объясню почему. Когда вышла моя книжка «Бегство в Египет», в опубликованной на нее рецензии в «Независимой газете» говорилось так: «Как-то Петр Вайль и Александр Генис рассказали, что их дети отказывались читать традиционные для советского воспитания книги, где “богатые обязательно плохие, а бедные – хорошие” Наверняка и капитан Жуков из повести Етоева больше придется по душе не детям, а государственной программе – “положительный образ стража порядка в современной литературе”»
Примерно так же в свое время говорили и о романе Киплинга. Вот некоторые из характеристик романа: «Идеализация шпиона и “великой игры” тайной разведки – один из главных моментов в творчестве Киплинга. Подлинные, до конца положительные герои Киплинга – организаторы полицейского и политического шпионажа», «Идеализация шпиона, завершившаяся “гениальной” идеей переключить в образе Кима всю юношескую романтику приключений в небывалую романтику шпионажа, – едва ли не самое яркое проявление основной черты раннего Киплинга» и т. д.
Получается, что если ты, скажем, Эдгар Уоллес или какой-нибудь Лев Овалов, создатель «майора Пронина», то никто тебе и слова не скажет в виду твоей явной серости в плане литературном А если ты написал вещь сильную и языком необычным, ярким, то ты уже развратитель душ и достоин клейма предателя.
Лично я терпеть не могу политического подхода к литературе. Анатолий Рыбаков написал «Детей Арбата», а ему стали тыкать в лицо, мол, ты, развративший наших детей «Кортиком» и «Бронзовой птицей», книгами, пропагандирующими доносительство и прославляющими машину государственного террора, пытаешься теперь, сволочь, отмыться…
Вся такая критика от лукавого Ни «Кортик», ни, тем более, «Ким» ни доносительства, ни террора не
