который взгромоздился Норт, не подломился под ним.
Норт развернул письмо. Октавия нависла над ним. Сохраняя на лице безразличие, он поднял на нее глаза.
— Позвольте, я сам, в одиночестве, миледи?
На этот раз она не покраснела.
Лишь метнула на него пронзительный взгляд:
— Конечно, мистер Шеффилд.
Норту захотелось посмотреть ей вслед, когда она удалялась, раздраженно распрямив плечи, но пришлось отказать себе в удовольствии. Вместо этого он обратился к письмам, которые из-за четкого почерка и розовой ленточки никак не производили впечатления угрозы.
На пятом упоминании о «сияющем взгляде» Октавии и «тонких чертах лица» он был готов арестовать бумагомарателя по обвинению в оскорблении великого английского языка. Господи Боже, неужели этот писака не знает других слов? Неужели нельзя воспевать другие части тела Октавии? У нее есть много чего достойного поклонения, помимо лица.
Ага, вот. В одном месте есть хвала «лебединой шее». Фу, пошлятина! Этот идиот ничего не знает о женщине, пред которой преклоняется.
Может, письма состряпал Спинтон?
Нет, это глупость. Почти такая же, как сами письма. Из того, чему Норт стал свидетелем, он понял, что граф не знает Октавию так близко, как положено жениху. Но знает достаточно, чтобы не устраивать таких фокусов.
Норт быстро просмотрел три оставшихся письма, задержавшись на том, где тон автора изменился. Он стал писать о личных переживаниях, углубляясь в детали. Никаких комплиментов. В третьем письме за прошлый месяц, как раз перед Пасхой, когда уже начались балы нового сезона, проскользнули кое-какие конкретные детали.
Поклонник писал, как она была одета или что делала во время светского торжества. Следил за ней?
У Норта засосало под ложечкой. Он понял, что это означает. Остальные письма только подтвердили его ощущение. Этот человек мог быть безобидным воздыхателем. Но имелся шанс, что страсть может перерасти в навязчивую идею, и вот это нельзя оставлять без внимания.
Оторвавшись от бумаг, он вдруг наткнулся на напряженные взгляды всех троих. Не мигая, они следили за ним в ожидании приговора. Господи, сколько же времени они смотрят на него? По тонкой линии поджатых губ Октавии стало понятно — она считает, что слишком долго. Норт мысленно согласился с ней.
— Я берусь за это дело.
Октавия порывисто вскочила.
— Что? — Она, вероятно, не расслышала, что он сказал. Норт посмотрел ей прямо в глаза:
— Нужно провести расследование.
Но это же сумасшествие! Октавии вдруг показалось, что стены гостиной надвинулись на нее.
— Вы шутите? Вы прочли письма? Они же совершенно безобидны!
Все смотрели на нее. Беатрис и Спинтон стояли по бокам, как пара спаниелей. Но Октавию озадачил Норт. Как он может быть таким глупым?
— Моя дорогая, мне кажется, мистер Шеффилд разбирается в этом лучше нас, — тихо произнес Спинтон.
Он явно подразумевал, что Норт разбирается лучше, чем она. К счастью, проницательности Спинтона не хватило на то, чтобы удивиться, почему посторонний человек так заинтересовался личной жизнью его будущей жены или почему будущая жена так живо реагирует на этого самого «постороннего».
Октавия заговорила, не в силах даже на секунду оторвать взгляд от Норта:
— Не смей разговаривать со мной как с младенцем, Спинтон. Это не по-джентльменски.
Она расхохоталась бы, увидев, как удивился Норт, если бы не злость на него.
— Леди Октавия, можно мне поговорить с вами наедине?
— Нет!
Она застыла под его ледяным взглядом.
— И все-таки?
Он не оставит ее в покое, пока она не уступит. Ей это прекрасно известно. В этом смысле он ничуть не изменился за минувшее время. Наверняка только еще лучше научился заставлять людей плясать под свою дудку.
Октавия повернулась к жениху и кузине:
— Беатрис, Спинтон, не могли бы вы оставить нас?
К ее удивлению, Спинтон даже не попытался спорить.
Он просто кивнул и жестом пригласил Беатрис за собой. Ни Октавия, ни Норт не посмотрели им вслед.
— О чем это ты, черт побери? — взорвалась она, как только щелкнула захлопнувшаяся дверь. — Я думала, ты на моей стороне.
Он поднялся из-за столика и обошел эту хрупкую конструкцию.
— Я и есть на твоей стороне. Ви, этот человек может стать серьезной угрозой.
Какая нелепость!
— Угрозой чему? Норри, это просто письма. Письма мальчишки, который потерял голову.
Норт скрестил руки на груди. Рукава обтянули круглые бицепсы. Когда он успел так накачать их?
— Возможно. Только этот мальчишка утверждает, что знает твою «тайну».
— О, это просто способ заинтриговать меня. — Октавия беззаботно махнула рукой. — И ничего более.
— А если нет? Мне казалось, ты хочешь сохранить в секрете свое происхождение. Именно это и есть тайна?
Почему об этом надо говорить так неискренно и вульгарно? Она стыдилась своего происхождения не больше, чем он. Просто была связана по рукам и ногам обещанием, данным ради спокойствия семьи.
— Да, именно это.
— Тогда что, если кто-нибудь пригрозит открыть правду? Ты этого хочешь?
— Нет. — Хотя в этом случае ей не нужно будет выходить замуж. И не нужно будет делать вид, что…
В его голосе прозвучала просьба:
— Тогда позволь мне помочь. Позволь мне найти этого человека и определить, что ему известно. Если ничего — отлично! Если это просто молодой дурак, его без труда можно заставить замолчать.
— По-моему, ты и сам не очень веришь в это, Норри. Пытаешься себя уговорить? — Октавия не удержалась и добавила в свой вопрос немного яду.
— Я не смогу спокойно жить, если буду знать, что из-за меня с тобой что-то случится, Ви.
Настойчивая просьба, мольба в его взгляде заставили ее нахмуриться.
— Так в чем дело? Норт покачал головой:
— Пока не о чем беспокоиться.
_ нет. — Ему не удастся так легко уйти от ответа. — Что-то случилось. Что-то такое, за что ты себя винишь. Что именно?
Норт широкой ладонью потер подбородок. На один из дней рождения Октавия подарила ему бритву. Он так и не пользовался ею?
— Я не сумел защитить свидетельницу, хотя поклялся. Еще погиб мой человек. Виновный получит сполна. Но я не могу совершить такую ошибку дважды.
— Что с ней произошло?
— Ее убили.
О Господи! Бедный, милый мальчик! Октавия схватила его за руку. Очень удивившись, он не стал сопротивляться.
— Норри, никто не собирается меня убивать.
