его сердце стучит ей в грудь, чувствуя, как сквозь тонкую ткань платья согревает его тепло. Поднявшись на цыпочки, Октавия, не испытывая ни сомнений, ни сожалений, снова прижалась к нему губами.
Настоящий мужчина — и такой сладкий. Октавия не могла от него оторваться, лаская его языком, покусывая зубами. Она была готова съесть его. И когда у него напряглись руки, Октавия застонала, осознав свою победу. Он откликнулся на ее призыв!
Только, вместо того чтобы еще сильнее прижать ее к себе, Норт вдруг отодвинулся.
Дыхание сбилось, глаза заблестели.
— Не искушай меня, Ви.
Она умышленно прижалась к нему бедрами.
— А тебя можно соблазнить, Норри?
Норт издал горлом какой-то звук. Ей показалось, что он зарычал.
— О черт! Да!
— А что тебя привлекает больше? — Она повела пальцем по его руке. — Возможность переспать или я?
— Ты. Только ты.
Вдруг онемевшими пальцами она принялась расстегивать на нем жилет, а потом резкими движениями стала срывать одежду. Покончив с жилетом, Октавия наткнулась на тонкое полотно рубашки. Выдернув ее из брюк, погладила шелковистую кожу на спине. Норт не остановил, напротив, поднял руки, потянул рубашку и кинул ее на пол.
Он был потрясающе красив. Красив переполнявшей мужественностью. Чувственностью, которая исходила от него. От его вида Октавию заколотила нервная дрожь.
— Вот и прекрасно. — Октавия прижалась губами к его плечу и лизнула солоноватую кожу. — Господи Боже, кто бы мог подумать, что мужчина может быть таким вкусным? — Она руками и губами ощущала его пронзительную сладость, тепло и мягкость. Вместо худого подростка — кожа да кости — перед ней стоял мужчина в полном соку, как сказала бы мать. Но он все равно был ее мальчиком, ее Норри, и голова от него шла кругом сильнее, чем от выпивки и опия.
— Ах, — выдохнула Октавия, прижавшись губами к его горлу, там, где бился пульс, и зашептала с шотландским выговором:
— Какой ты большой и красивый, Норри Шеффилд.
Он выпрямился.
— Не передразнивай меня, Ви.
— Я передразниваю тебя? — Ее тянуло к нему. Она не могла отпустить его от себя. — Я люблю твой шотландский акцент.
На его жестком лице пронзительно выделялись светлые глаза. Любой мог подумать, что это проявление гнева, но только не Октавия. Норт пытался побороть свое влечение к ней. Пытался одолеть ее.
— Я обожаю в тебе все. — Она погладила его выпуклую мускулистую грудь. Жесткие волосы защекотали ладони. — Я обожаю тебя, Норт. И всегда обожала. Ты есть и будешь моим самым дорогим…
— …воспоминанием, — прервал он. — Пообещай мне, что после того, как мы найдем твоего поклонника, ты сделаешь все, чтобы я стал всего лишь твоим воспоминанием. Это необходимо, Ви. И мы оба это знаем.
— Почему? — Октавия поморщилась, услышав свой жалобный голос. — Мы не сможем остаться друзьями, потому что мне повезло уродиться законнорожденной? Это глупо!
Норт отстранил ее на расстояние вытянутой руки, хотя Октавия сопротивлялась изо всех сил.
— Может быть. Но мне так хочется. Ничего хорошего из нашей близости не получится. Во всяком случае, для тебя.
— Норри, ты очень хороший. Помимо всего прочего, ты единственный, кто по-настоящему знает, кто я такая, кому я могу доверить все мои тайны. Единственный, кто никогда от меня не отвернется.
Он был непоколебим, хотя ослабил хватку. Октавия воспользовалась моментом, чтобы придвинуться поближе.
— Да. Но как только все закончится, я уйду.
Норт говорил то, что думал. Ей было больно и от этих слов, и оттого, что он понимал, что причиняет ей боль.
Октавия заглянула ему в лицо. Помяла пальцами его массивное плечо.
— Тогда дай мне то, что я смогу удержать. Что будет напоминать мне 6 Тебе. — Она не могла, не хотела отпускать Норта. Не сейчас. Не сейчас, когда вновь нашла его. Было ли это вожделением или отчаянием, она не знала. Но ей нужно было чувствовать свою зависимость от него, от чего-то доброго, чистого и принадлежавшего только ей. Это была какая-то всепоглощающая жажда.
Октавия погладила его шею, провела рукой по подбородку, дотронулась до лица. Накрутила на пальцы вьющиеся пряди. Прижалась к Норту всем телом.
— Поцелуй меня. Поцелуй, и я отпущу тебя. — Она умоляла. Она шантажировала. Она принуждала. Плевать! У нее не осталось гордости, не осталось стыда — всего того, о чем переживал Норри. Ее это никогда не волновало.
Норт не заставил просить себя дважды, Он поцеловал ее. И стоило ему дотронуться до нее, она приоткрыла губы навстречу его языку, отвечая на каждое движение. Если бы она могла утянуть Норта ввысь, она бы взлетела. Если бы могла утянуть в преисподнюю, пошла бы в ад. Так отчаянно она желала его. Контроль над ситуацией уходил из рук, но ее это нимало не беспокоило.
Октавии хотелось отключиться от всего. Она желала только Норри — своего Норри. Желала неистово. Она хотела, чтобы он овладел ею.
Он снова отстранил ее от себя. Почему бы ему тоже не потерять голову? Раньше его ничего не стоило соблазнить.
— Господи, Ви, давай остановимся на этом.
— Нет, рано. — Октавия посмотрела ему в глаза. — Мне уже давно не было так хорошо. Ни разу с той самой ночи.
Его глаза словно превратились в пылающий лед. Норт сдерживал себя изо всех сил.
— Значит, у тебя никого было?
— Никого. — Стены комнаты, казалось, сдвинулись, когда она снова погладила его по щеке. — Только ты, мой любимый друг.
Что-то сразу изменилось. Как будто воздух сгустился. Стало трудно дышать. Навалилась духота. На лбу бисером выступил пот. Окружающие предметы размыло. Только суровая красота Норта оставалась в фокусе. Он смотрел на Октавию, словно чувствуя, о чем она думает, вызывая внутреннюю дрожь. И ей стало понятно: этой ночью он уже не будет глупым и неловким.
В отчаянии Норт попытался сосредоточиться. Безрезультатно! Он резко притянул Октавию к себе, впиваясь в губы. Он желал ее, желал с безрассудством, какого никогда не замечал за собой раньше. Ему нужно было погрузиться в ее влажное тепло, почувствовать, как она обволакивает его со всех сторон, чтобы освободиться от внутренней муки. Напрасно он привел Октавию сюда. Он понял это еще до того, как они ушли с вечеринки. Но он не испытывал сожаления, даже зная, что она невеста другого.
Нет, она еще не невеста. Октавия согласилась обсудить замужество после окончания расследования. Она не носит кольца. Во всяком случае, пока.
Ее стоило привезти сюда хотя бы ради того, чтобы увидеть, как она раздирала на нем одежду, словно кошка, которая пытается добраться до мышки. К счастью, Норту нравилось играть в кошки-мышки.
Только вот не хотелось, чтобы у них складывались такие отношения. Вероятно, Октавия прекрасно понимает, что делает, но он не позволит ей вернуться и спрятаться от того, что произойдет, за пьяной забывчивостью.
Застонав, он оторвался от Октавии, перехватив ее настойчивые руки, и ласково отодвинул от себя. Господи, пошли ему силы! Он не сможет еще раз отказаться от нее. Выдержка изменяла ему.
— Октавия! Не надо.
Губы пунцовые. Глаза широко открыты.
