– Войдите, месье!
Дверца захлопнулась за ним. Экипаж затрясся по мостовой, путь отступления даже и при желании был отрезан.
Занавески в окнах были спущены, и в полумраке экипажа Риккардо видел против себя неподвижную белую фигуру, откинувшуюся в угол. Запах жасмина носился в воздухе. У Риккардо начинала кружиться голова. Недаром он был южанин. Чувства его остро реагировали на всякий запах, а в этом запахе было что-то предательски-женственное. У него учащенно забился пульс.
Молчание начинало раздражать его. Обманчивое безгласие Востока, соблазн голых белых стен, обаяние тайны и сокровенного – все это, казалось ему, воплотилось в этой женщине, одежд которой он касался коленами. Он нагнулся вперед, поискал и нашел теплую ручку с упоительной ладонью, пахнувшей жасмином. Он поднес ее к губам, поцеловал раз-другой, осыпал ее поцелуями. Рука сделала попытку вырваться, а затем пассивно подчинилась. Женщина слегка рассмеялась.
– Откинь покрывало, дорогая! Откинь покрывало! – Нетерпеливая рука схватила край ее хаика.
Она оттолкнула кощунственную руку.
– Не касайтесь меня, месье. Или я прикажу кучеру остановиться и предложу вам выйти. Вы будете моим гостем, пока будете повиноваться. Выбирайте: вы или останетесь здесь, давши мне слово, что будете считаться с моими желаниями, или вы садитесь подле собора, к которому мы подъезжаем.
Он подумал.
– Даю вам слово.
– О, мальчик дуется! – протянула она. – А только что предлагал мне свои услуги!
– Вы отказались, мадам.
– Отказалась пока, мой друг. Мне скучно, я устала. Я только что покончила с очень важным и очень скучным делом. Мне хочется развлечься, хочется забыть.
Голос изменил ей.
– Когда я встретила вас сейчас на улице, лицо ваше показалось мне знакомым. Оно не из тех, что быстро забываются. Уродливые лица стараешься забыть как можно скорей, а все красивое долго живет в памяти.
– Где вы видели меня?
– Не помню, да это и неважно. Да, вы красивы! Женщины, верно, без ума от вас? Нет, нет, месье, не приближайтесь. Расскажите мне о ваших любовных приключениях, дорогой. Будьте как можно точнее или приукрашивайте действительность – как хотите, лишь бы было забавно. – В голосе ее слышалась капризная нотка, как у ребенка, который просит, чтобы ему рассказали сказку.
– Рассказывать нечего, – возразил он, – я не любил еще ни разу.
– Но в вас были влюблены, наверное? – весело настаивала она.
– Ну конечно! – Вопрос удивил его.
– А! – смеясь, воскликнула она. – Вы итальянец, должно быть?
– Сицилиец, мадам!
– Ах! Сицилиец – и утверждаете будто никогда еще не любили! Ну, если в любовных делах память у вас плоха, расскажите о чем-нибудь другом.
– Мадам, вы требуете от меня, сами ничего не давая взамен.
– И дружба наша, и ночь еще только начинаются. Позже… почем знать? – холодно ответила она. – А пока… Если вы предпочитаете…
– Я дал слово, мадам.
– Ну и ведите себя паинькой. Вы в Тунисе проездом?
– Я беден и приехал в Тунис работать, – с оттенком горечи ответил он.
– И у вас нет здесь друзей?
– Здесь живет мой дядя с семьей.
– А-а!.. Расскажите мне о них, – попросила она.
Он в нескольких словах описал ей своих родственников.
– Этот Саль-ва-то-ри – что за имя! – он, значит, не очень умен?
– Я этого не сказал. Просто вкусы у нас с ним разные.
– О, таких, как он, много… В каждом большом городе… я знаю…
– Вы путешествовали?
– Немного. Сальваторе Скарфи… имя звучит знакомо, как знакомо ваше лицо. А что вы делаете в вашей конторе?
– Это экспортная контора: мы вывозим финики и разные другие штуки. Но это ведь неинтересно.
– Ах, я придумала! Вот ваша история: вы приезжаете в Тунис и женитесь на красавице кузине, глупый Сальваторе получает немного денег, а вы становитесь во главе дела и очень-очень богатеете! Так!
Он рассмеялся.
– Совсем как в сказке!
– А разве вы не думаете, что дядя скорее предпочтет передать дело вам, чем этому Саль-ва-то-ри?
Ему это уже приходило в голову.
– Возможно, – ответил он, не столько ей, сколько самому себе.
Она захлопала в ладоши, отчего зазвенели браслеты.
– Вот сказка и превратится в действительность! А кроме семьи дяди, у вас нет друзей в Тунисе?
– Есть один знакомый, с которым я вместе ехал на пароходе – Конраден.
– Конраден! – повторила она.
– Да… это вы к нему заходили только что, мадам.
– А!.. – вырвалось у нее восклицание, но она ничего не сказала.
Наступило молчание. В просветы между занавесками видна была лента дороги, освещенной луной, да темные силуэты камедных деревьев. Фонари давно прекратились. Экипаж подпрыгивал на камнях; хрустел щебень. Риккардо понял, что они выехали за город. Монотонно стучали колеса. Сонливость начинала овладевать им, словно пары гашиша еще давали себя знать или запах жасмина действовал.
– Куда мы едем? – спросил он.
– В город мертвых, – отвечала она. – Я провожу там иногда ночи, когда мне хочется быть одной.
– А сегодня?
– Сегодня вы будете со мной.
Он промолчал.
Что это за город мертвых? Он не понял, что она хотела сказать, но не стал расспрашивать. Темными пятнами мелькали камедные деревья, иногда показывалась освещенная луною белая крыша – дом, молчаливый и сонный. Прошло около часа. Ритмично стучали копыта лошадей по ровно укатанной дороге, и это напоминало рефрен в песне. Миновали деревню, безмолвную, как кладбище. Женщина отдернула красную занавеску.
– Погодите, – сказала она.
Он догадался, куда они едут: она везла его в Карфаген. Мягкий рокот волн уже покрывал стук колес.
Экипаж остановился. Риккардо помог своей спутнице выйти. Звякнули, как кандалы, серебряные обручи.
Темная шелковая вуаль закрывала лицо женщины, хаик скрадывал очертания фигуры. Экипаж остановился у заброшенной цистерны. Перед ними, отделенное от них лишь полями ячменя, лежало море. Оба молчали. Араб, выполнявший обязанности кучера, занялся распряганием лошадей, а Риккардо оглянулся кругом. Карфаген, мертвый город, Карфаген, где был запахан пепел Дидоны и прах трех цивилизаций!
С тех пор миновало уже много тысяч лун и много тысяч звездных ночей, а здесь все пашут, засевают, снимают урожай.
Молодой ячмень волновался, когда бродяга-ветерок с моря касался его зеленых колосьев. И было это
