она была наверняка красивой женщиной, сводившей с ума мужчин. Это угадывалось и по ее внешности, и по манере разговаривать, хоть и произнесла она всего несколько фраз, и в поведении. Ее не сломила даже инвалидная коляска, сидя в ней, Берта Станиславовна держалась уверенно и с достоинством.
– Безусловно, у вас дома настоящий музей, – между тем произнес Руслан, лихорадочно соображая, как расположить к себе этот памятник старины глубокой. Наверное, надо проявить уважение, сочувствие – старики любят, когда к ним внимательны. – Кто же вам помогает? Ухаживает за вами, убирает квартиру?
– Эти вопросы связаны с вашим визитом? – подловила его Берта Станиславовна, так как поняла, что начал визитер издалека, а ей не терпелось узнать, зачем он пришел.
– Да нет, – несколько смутился Руслан, – просто поразительно, что женщина в инвалидной коляске содержит в таком идеальном порядке дом.
– Да, вы правы, – не без гордости ответила она. – Это трудно. Но сложить крылышки – значит умереть, а я собираюсь пожить еще лет десять, потому что мне нравится жить, даже в инвалидной коляске. Кое-что я делаю сама, ведь с помощью инвалидной коляски я в основном передвигаюсь, это быстрее, чем на своих искалеченных ногах. А вообще-то ко мне приходит домработница и… как же это называется… – прищелкнула она пальцами, припоминая. – Ну, женщина приходит из… за пенсионерами и инвалидами ухаживают…
– А! Соцобеспечение?
– Ну да, кажется. Никак не могу привыкнуть к этим ужасным словам.
– Чем же они ужасны?
– Безликостью, – сразу ответила она. – Госстрах, Минздрав, Соцобеспечение… не слова, а конвейер, за ними не чувствуется человеческого участия. Как только произносят эти слова, мне кажется, что меня хотят наказать, а не помочь. Раньше-то вообще все сокращали: ГТО, ГОЭЛРО, Продмаг… Разве это можно воспринимать на слух? Кстати, вы не сдавали на разряд ГТО? Это кошмар какой-то.
– Я? Нет. А вы?
– У меня, знаете ли, было темное прошлое, поэтому мою кандидатуру всюду браковали, считая недостойной участвовать в великих достижениях.
– У вас темное прошлое? – искренне удивился Руслан. – Никогда бы не подумал.
– А ведь было, – лукаво подмигнула она. – Я из так называемых бывших. Куда меня только не заносило мое происхождение! На лесоповале в Сибири работала! Очень неплохо работала, кстати. И что удивительно – выжила и я, и мама. А прачки не выжили. Думаю, слишком нежными были для лесоповала. А потом работала у… новых русских, учила их детей манерам, французскому языку, как держать вилку и нож. За деньги, которые мне платили, выкупала везде, где находила, фамильные вещи. Знаете, часто из-за этого голодала.
– Вы сказали «новые русские»? Они же только недавно появились.
– Голубчик, они были всегда. Любой чиновник, что в двадцатые годы, что в сороковые или позже, становился «новым русским», потому что умел жить за счет других. Извините, я разболталась. Живу затворницей, никуда не выхожу. Что же заставило вас приехать в такую даль и ко мне лично?
– Берта Станиславовна, вы позволите взглянуть на ваш паспорт?
– Весьма странная просьба. Уж не сомневаетесь ли вы, что я – это я?
– Нет, что вы! Мне нужно кое-что сравнить.
Она ловко подъехала на коляске к старинному бюро, достала паспорт и подала Руслану. Он внимательно прочел все отметки – полное совпадение с данными в копии договора. Осталось выяснить…
– Вам знаком этот документ? – протянул он копию договора, естественно, предполагая ответ.
Берта Станиславовна достала очки, не надевая их, посмотрела на заглавие и первую страницу, вернула договор со словами:
– Помилуйте, голубчик, какой договор?! Какие репетиции? Я не выхожу из дома лет десять, а не танцевала лет пятьдесят.
– Тогда прочтите последнюю страницу. Там данные вашего паспорта, адрес.
Она в недоумении приподняла брови, перекинула листы и уставилась на последнюю страницу. Прочитав, пожала плечами, затем вернула копию договора:
– Даже не знаю, что вам ответить.
– Разрешите вам задать несколько вопросов? Может, они помогут прояснить, каким образом ваше имя попало в договор.
– Скажите, а что вас так заинтриговало в этом договоре? Кто-то воспользовался моим именем, заключил договор аренды, ну и что? Этот человек не расплатился?
– Расплатился, – заверил он. – Просто возникли некоторые недоразумения, я приехал их выяснить. Так вы позволите задать вам несколько вопросов?
– Пожалуйста, вы же за этим приехали.
– Кто ваша домработница? Это первое…
– О, только не она! Ей пятьдесят семь лет, и я знаю ее чуть ли не с рождения. Живет недалеко, взять у меня без спроса она ничего не могла.
– А женщина из соцобеспечения? Она брала когда-нибудь ваш паспорт?
– Случалось. Да вы бы видели ее! Это большая женщина, я имею в виду – толстая. С такой комплекцией вряд ли она умеет танцевать.
– Чтобы заключить договор аренды, уметь танцевать необязательно, – улыбнулся Руслан. – Значит, она иногда брала ваш паспорт.
– Ну, да. Потом, голубчик, она порядочная женщина. Когда делает покупки, приносит мне все чеки, сдачу отдает до копейки, никогда не берет на чай. Кстати, по профессии она флейтистка, а вот работу по специальности не нашла. Интеллигентная женщина! Использовать чужое имя… нет, она не могла этого сделать.
– А еще кто заходит к вам?
– Соседи, разумеется. Это прекрасные люди, кроме одной сплетницы, но она не вхожа в мой дом, я никогда ее не принимаю.
– Скажите, Берта Станиславовна, а близкие у вас есть?
– Вообще никого. Впрочем… как вам сказать… у меня есть одна знакомая, ставшая мне очень близкой. Милочка, то есть Людмила. Скажу по секрету, я написала завещание на нее. Только она об этом не знает. Мы познакомились с ней двенадцать лет назад. Она тоже одинока, часто бывает у меня, даже Рождество мы отмечаем с ней вместе. Это стало традицией. Но, дорогой мой, Милочка богатая женщина, имеет магазины, фирменный салон по пошиву одежды, спортивный клуб. Благодаря ей я еще живу на этом свете. Вы правы, содержать такую квартиру не по силам старухе-инвалидке с мизерной пенсией. Так вот Мила тратит на меня уйму денег. И на ремонт, и на лечение, и домработнице платит, хотя та поначалу отказывалась брать деньги, она из человеколюбия заботится обо мне. Но Мила считает, что не платить за работу неприлично. Она одевает меня, а я, знаете ли, привередливая, что попало носить не стану, хоть и сижу в кресле. Так скажите на милость, зачем ей какая-то аренда, какие-то танцы? Она без них живет в свое удовольствие. Никогда не слышала о ее любви к танцам. К мужчинам она питает страсть, но это естественно. Красивой и одинокой женщине простительно. А к танцам… это, извините, абсурд.
– Сколько лет вашей Миле?
– Сорок пять, миленький. Какие уж тут танцы!
– Убедили, – сдался он. – А ей вы тоже давали паспорт?
– Боже мой! Ну, конечно. Она всегда его возвращала. Милочка часто решает вместо меня всякие дела, я же не выхожу. Иногда мы это делали через нотариуса, которого привозили сюда, иногда она договаривалась сама. Уж больно хлопотное это дело – нотариус, да и дорогое.
Руслан достал фотографии:
– Взгляните на фотографии, среди них есть Мила?
Она долго перебирала снимки, сделанные Настей, возвращая их по очереди Руслану. На одном задержалась, затем тоже отдала его, но при этом глубоко задумавшись. Руслан насторожился:
– Вам кто-то знаком?
