что король не устоит перед соблазнительной красоткой, в объятия которой вы его толкнете. Но, друг мой, не забыли ли вы мудрого кулинарного рецепта: «Для приготовления вкусного паштета из зайца надо прежде всего… иметь зайца»?
– Мне приходилось слышать нечто другое в этом же роде, монсеньор. Народная мудрость утверждает, что искусство в том и заключается, чтобы приготовить вкусный паштет из зайца, не имея зайца! Но это неважно, потому что заяц у нас готов; все дело в том, чтобы суметь подать его величеству вкусный паштет в минуту острого голода. И вот для этой цели нам и нужна ваша помощь. Совершенно случайно ее высочество увидала при исключительных обстоятельствах, о которых сейчас не буду говорить, девушку редкой, классической красоты. Жанна Риколь, как ее зовут, была грязна и оборванна до ужаса. Кроме того, плохое питание и побои дружков самого низкого сорта сделали ее немного тощей. Но сложена эта Жанна изумительно, с нее можно лепить статую Венеры! Девочка попала в грязную историю: в минуту ссоры она пырнула дружка ножом и ей предстояла смертная казнь. Герцогиня взяла Жанну под свое покровительство, но предупредила, что только рабское повиновение, слепое исполнение ее приказаний избавит преступницу от кары. Девчонка страстно хочет жить и будет исполнительна, как выдрессированная собака. Теперь она живет за городом в строжайшей тайне. К Жанне приставлены опытная старуха, растирающая ее мазями для улучшения кожи, балетмейстер, обучающий ее танцам, и доктор, следящий за тем, чтобы девчонка пополнела, но не слишком. Ее высочество уверена, что Жанна Риколь после этих забот превратится в истинное чудо красоты. При этом нет опасности, что король увлечется ею без меры: больше двух недель его страсть не продержится. Таким образом, паштет готов, важно подать его вовремя. Ее высочество решила, что это сделаете вы. Вы припишете себе честь открытия красотки. Ее высочество надеется, что не далее как завтра вы напишете королю шутливое письмо, в котором выскажете радость вскоре повидать его и мимоходом сообщите, что вам удалось открыть истинное чудо. Это чудо вы везете в Париж и покажете при случае королю. Чтобы заинтересовать его величество, одной красоты мало – девчонка должна будет произвести свой эффект потом, теперь же его величество ведет себя истинным монахом. Потому ее высочество придумала устроить Жанне две родинки на груди в виде королевских лилий. Быть может, вы слышали, что в Париже жил восточный знахарь, который продавал особое средство для искусственного наведения родинок вместо наклейных мушек. Вот эти родинки в виде королевских лилий и будут тем чудом, которое заинтересует короля. Для того чтобы показать Жанну Риколь во всей красоте вы, ваше высочество, устроите…
– Довольно, довольно, милый Вард! – с отчаянием в голосе воскликнул герцог – Я не могу слушать долее, у меня и без того кружится голова от этого истинно дьявольского плана! Ну-ну! Я всегда знал, что Генриетта создана для политических интриг, но не думал, что она настолько дьявольски изобретательна. Я сделаю все, что вы хотите, но только сейчас дай мне покой. К тому же я смертельно хочу спать. Когда же я приеду в Париж, вы сообщите мне все детали, какие нужно.
– Ну что же, самое главное я сказал, остальное придет в свое время, – согласился Вард. – Только одно еще: ее высочество прислала со мной проект письма к королю.
– Вот это превосходно! Ну-с, а теперь пойдем, проводи меня до реки. Ты когда едешь?
– Завтра. А когда надо ждать ваше высочество?
Последний вопрос прозвучал совсем еле слышно, так как собеседники, видимо, отдалялись от очага; ответа Беатриса и вовсе не слыхала.
Но это нисколько не огорчило ее.
– Теперь можно и спать лечь! – пробормотала она. – Беатрисочка была умницей и вполне заслужила покой и отдых!
IV
Мы расстались с Луизой де Лавальер[35] в тот момент, когда король открыто подчеркнул исключительное положение «туреннской пастушки», заставив Генриетту Английскую предоставить «неудавшейся монашке» отдельные апартаменты с Полиной д'Артиньи в качестве компаньонки-подруги. Этим король сразу ставил Луизу в ранг признанной фаворитки, хотя, ради соблюдения внешнего декорума, Луиза и Полина все еще считались состоящими в штате фрейлин герцогини Орлеанской и при официальных случаях фигурировали наравне с остальными.
Каждый такой случай, когда Луизе приходилось отбывать дежурство при Генриетте, превращался для девушки в истинную Голгофу. С первого момента открытого признания Луизы фавориткой короля часть общества, вдохновляемая Генриеттой и графиней де Суассон, стала в открыто-враждебную позицию к «пастушке». Остальные, особенно женщины рангом пониже, на первых порах не показывали недоброжелательства, но так как при дворе не было ни одной мало-мальски молодой и привлекательной женщины, которая не мечтала бы о королевских объятиях и не считала бы себя наиболее достойной для роли фаворитки, то внутренне против Луизы было настроено подавляющее большинство. Будь Лавальер человеком другого покроя, усвой она себе мудрость пословицы «с волками жить– по-волчьи выть», покажи она зубы, – недоброжелательство так и не было бы проявлено наружу. Но Луиза была робка, застенчива, скромна, она не гордилась королевской дружбой, а стыдилась ее. Поэтому, когда заметили, что фаворитка не только сама не способна защищаться, но даже не решается искать защиты у короля, недоброжелательство стало проявляться совершенно открыто, и если мстительная итальянка, графиня де Суассон, позволяла себе очередную глумливую выходку против «неудавшейся монашки», то неизменно встречала благодарную аудиторию.
В конце концов безобидность Луизы притупила у большинства желание насмехаться над нею. Но тут распространилось сенсационное открытие, которое снова подняло целую бурю насмешек и глумлений.
Берта, камеристка Луизы, вертлявая и до мозга костей испорченная парижанка, клятвенно заверила своих подруг, что между королем и Луизой ровнешенько ничего нет. Она, Берта, неоднократно пряталась в укромные уголки для наблюдения за королем и его подругой, но каждый раз видела только, что они проводят время так, как если бы были не влюбленными, а родным братом и сестрой.
От камеристок это известие дошло до фрейлин, от фрейлин – до статс-дам и самой герцогини Орлеанской. Берту вызвали и стали расспрашивать.
– Но что же они делают наедине? – задали удивленный вопрос любопытные.
– Сидят, читают, поют, говоря друг другу стишки, – ответила Берта. – Любимая поза короля – на подушке у ног барышни. Он сидит, положив голову к ней на колени, а она читает ему стихи или поет про пастушков да пастушек!
– Ах, пастушка! Ну и пастушка! Настоящая пастушка! Да она и в самом деле рождена для монастыря! – ахали в смеялись дамы.
Но на Генриетту и Олимпию де Суассон это известие произвело потрясающее впечатление. Обе они не придавали значения увлечению легкомысленного Людовика и предполагали, что любовный чад скоро рассеется в его сердце. Между тем дело оказывалось серьезнее. Обе они знали, что король – большой практик в делах любви и в этой области всецело придерживается принципа «соловья баснями не кормят». Если такой человек довольствуется платонической любовью, если он, пылкий и прозаичный, «сыт баснями», значит, чувство, внушенное ненавистной «пастушкой», глубоко и сильно. Под влиянием этого Генриетта и Олимпия, еще недавно непримиримые враги, теперь сблизились и заключили тесный союз. Читатели, вероятно, помнят, что графиня не Суассон, рожденная Манчини, некогда оскорбленная в своих лучших надеждах связать короля-юношу чарами своего пышного тела, поставила своей задачей мешать ему во всех его любовных замыслах. Не имея ничего против Генриетты лично, Олимпия из ненависти к королю выслеживала юную герцогиню и натравляла на нее ее мужа, Филиппа Орлеанского. Теперь Генриетта получила чистую отставку, и ничто уже не лежало между обеими женщинами, наоборот – общность переживаемых чувств связала их. И они заключили тесный «оборонительный и наступательный» союз, причем Олимпия даже уступила из числа своих двух дружков одного – Армана де Гиша – Генриетте, довольствуясь Шарлем де Бардом.
Генриетта с Гишем и Олимпия с Бардом составляли тайный комитет, поставивший своей задачей разлучить короля с Луизой де Лавальер и жестоко проучить «коварную девчонку». Заодно было решено управиться также и с Ренэ д'Арком. Генриетта, совершенно забывая, какую услугу оказал ей этот юноша, считала, что он всем обязан ей, и была возмущена и оскорблена, когда герцог решительно и резко отказался вступить в заговор. Счеты остальных с Бретвилем известны читателю: Бард не мог простить позор поражения в поединке; Гиш злобствовал, что Ренэ вторично вытеснил его, Армана, из сердца короля;
