Нужно в этом направлении предпринимать превентивные меры. А уже она сама по себе — ерунда.
Значит, она надежно изолирована. Что ж, хоть это успокаивает!
…Крутицкому Тоха позвонил из своей машины, когда мчался домой. Он вдруг испугался, что его квартирный или кабинетный телефоны и в самом деле могут прослушиваться. Кто его знает, вдруг его «курируют» не рядовые штатные «слухачи», а глубокие аналитики, которым отнюдь не следует знать, что депутата всерьез обеспокоили насильственные смерти двух сомнительного поведения людей. А этот, автомобильный — все же вероятность поменьше.
— Да, — раздался в трубке усталый, слегка раздраженный голос.
Таким голосом, как правило, отвечает либо человек, вконец замотанный к концу дня, делами или же тот, кого невовремя оторвали от расписывания на компьютере покера. Тоха знал, что к человеку, которому он позвонил, скорее относится первое.
— Здорово, Игорек! — сказал он благодушно, стараясь, чтобы ни в малейшей мере в голосе не просквозила ни нотки тревоги.
— Это ты, Антошка? — спросил Крутицкий, даже не пытаясь придать своему голосу хотя бы оттенок радости.
— Признал, старый перец, — в пику ему максимально доброжелательно воскликнул Тоха. — Значит, не быть мне богатым, — счел возможным пошутить он. — Что у тебя нового?
Начальник следственного отдела сразу перешел к делу:
— Ты, наверное, звонишь по своему делу?
Они понимали друг друга, а потому предпочитали по телефону говорить намеками.
— В первую очередь, конечно, да, — не стал отнекиваться собеседник.
— Ясно. В этом вопросе у нас положительных подвижек к сожалению нет. Однако…
Игорь Дмитриевич сделал паузу, очевидно, не зная, как бы половчее и в то же время понятно намекнуть.
— Я в курсе, — решил помочь ему Тоха. — Появилась двойка. Так?
— Это ж надо, все всем известно, — с нескрываемой досадой буркнул сыщик.
— Ладно, успокойся, не бурчи, — Антону было и приятно показать свою осведомленность, и в то же время ему не понравилась реакция на его осведомленность со стороны старого приятеля. — Я же тебе сказал, что параллельно тоже занимаюсь этим делом.
— Ну и что же ты накопал?
— Да уж накопал кое-что, — уклонился от прямого ответа Тоха. — Во всяком случае, про «двоечку» знаю… А у тебя, как я понял, ничего дополнительного по этому делу нету. Верно?
Ответом была легко потрескивающая в трубке тишина.
— Ну что ж… По этому вопросу все. Теперь следующий… Ты собирался с женой посоветоваться по одному вопросу. Не забыл?
Все правильно: сначала указали свое место, а теперь обещают дать конфетку, чтобы знал, на кого лаять и кого не кусать.
— Не забыл, — нехотя отозвался Игорь Дмитриевич.
— Ну вот и славно. Через недельку все будет в порядке… Ну а теперь, дружище, пока! На неделе заскочу.
Крутицкий какое-то время сидел молча, держа в руке попискивающую гудками отбоя трубку. И чувствовал себя при этом далеко не лучшим образом.
Значит, ты всерьез обеспокоен происходящим, глубокоуважаемый господин Антон Валерьевич, раз уж так настойчиво пытаешься всучить мне «мерседес». Поприжало тебя, друг ситный, поприжало… И только потому ты вспомнил про старинного приятеля, который медленно, с натугой поднимался от ступеньки к ступеньке по должностной лестнице, чтобы достигнуть этого нынешнего, откровенно говоря, не Бог весть какого положения…
Ты, дружище, всю жизнь обтяпывал сомнительные делишки, когда-то тайно, а теперь в открытую делаешь деньги, пользуешься всеми благами, которые даруют тебе материальная независимость и депутатский значок… И плевать тебе до сего момента было на друга детства Игорька, пока жареный петух не клюнул — пока еще не в темечко, а только в задницу.
А где ж ты, старый друг-приятель, был раньше? Это ты в далеком отсюда городке купил за бесценок обанкротившийся пионерский лагерь и превратил его в публичный дом и что-то типа школы для подготовки начинающих проституток для, так сказать, внутреннего рынка и вывоза их за границу. Это ты в 91-м вовремя сориентировался, на чью сторону встать и кому свою спину подставить, чтобы подсадить, кого нужно, на башню нужного танка. И в 93-м как-то очень вовремя оказался за тридевять земель от Белого дома, который на глазах всего мира превращался в дом закопченный, в дом окровавленный, в дом расстреливаемый… А я, человек не столь гибкий, все это время просто делал свое дело: пытался ловить преступников, в том числе и подобных тебе… Наивно полагал при этом, что просто быть в стороне от политики и добросовестно заниматься борьбой с криминалом, рассчитывая на то, что повсюду в мире такая борьба является делом внепартийным и внеполитическим, послужит гарантией того, что ты всегда будешь нужен, какие бы «-краты» ни оказались у власти.
Однако теперь Игорь Дмитриевич чувствовал, что в нем что-то дрогнуло, пошатнулось, дало трещину. И вся эта история с таинственными убийствами, которыми он занимается по просьбе Тохи, сыграла в подобной метаморфозе не последнюю роль. В самом деле, — думал он, — кому и чему я служу? И за что? И кто мне платит? И за что?..
И еще он вдруг поймал себя на мысли, что больше не осуждает тех своих бывших коллег, которые в былые времена попались на взятках и за увольнение которых из органов и из партии он искренне голосовал.
Крутицкий наконец опустил трубку на рычаги. День уже заканчивается, а дел еще предстоит сделать — невпроворот.
Вадим — Ашот — Максимчук — Соколов — Барабас
Широкое окно кафе призывно сияло, манило, влекло, приглашало зайти на огонек… По плотным шторам, плавно стекающим широкими складками за стеклом, ритмично двигались тени. В зале танцевали, пили, ели… Короче, отдыхали. Двери были закрыты и уже длительное время к ним никто не подходил и не подъезжал. Да и изнутри никто не показывался. И так же хотелось оказаться за ним, там, среди этих бесплотно движущихся теней, в тепле и уюте, с чашечкой горячего кофе или, что еще лучше, горячего глинтвейна.
— Вадим, ахпер, скажи прямо: а ты не боишься, что у нас что-то сорвется?
Приятели сидели в салоне старенького «жигуля»-«шестерки», принадлежавшего детективному агентству. Айвазян взял автомобиль на вечер по просьбе Вострецова — при существующей в его «конторе» демократии такое не возбранялось, особенно если сотрудник говорил, что ему машина нужна по служебной необходимости. В этом случае сотруднику просто верили на слово и отчета не требовали. Тем более, что Ашот сейчас, было известно, «водил» бизнесмена, а потому вполне мог работать и вечером… Правда, теперь, узнав, с какой целью Вадим обратился к нему за помощью, Ашот начал сомневаться, правильно ли он сделал, откликнувшись с такой готовностью.
— А ты думаешь, меня самого это не волнует? — не отрывая взгляд от окна кафе, хмыкнул Вадим. — Не просто боюсь, а очень сильно боюсь.
Ашот негромко выругался по-армянски.
— Тогда, может, не будем и связываться? — после паузы предложил он. — Еще не поздно нажать на тормоза… Дело-то, сам понимаешь, чреватое… Или ты уверен, что у тебя нет другого варианта?
Вострецов покачал головой.
— Был бы уверен… — вздохнул он. И заговорил, не глядя на собеседника, рассудительно, вернее, рассуждающе, так, что непонятно было, кого он больше уговаривает, себя или приятеля. — Да только ты посмотри, Ашот, как все складно получается. Мне вдруг поручают жутко сложное дело, с загадочным
