Семилетней войны.
С начала 50-х годов XVIII в. из Северной Америки стали приходить тревожные известия о пограничных стычках английских и французских колонистов. Так, в 1754 г. промелькнуло сообщение о том, что 22-летний офицер из Вирджинии Джордж Вашингтон уничтожил в верховьях реки Огайо отряд французов, убив при этом вышедшего навстречу англичанам парламентера. К лету 1755 г. стычки вылились в открытый вооруженный конфликт, в котором кроме колонистов и индейцев-союзников стали участвовать регулярные воинские части33. При заключении Аахенского мира 1748 г. было предусмотрено, что специальная смешанная комиссия займется разграничением колониальных владений Англии и Франции. Однако осуществить это не удалось: пограничные споры отражали глубокие противоречия двух колониальных держав, стремившихся к монопольному владению Северной Америкой, Индией и другими заморскими территориями. Столкновения в Америке делали неизбежной и войну Англии и Франции в Европе.
Своеобразие положения Англии тех времен состояло в том, что английский король Георг II являлся одновременно курфюрстом расположенного на севере Германии Ганновера. Георг II опасался, что в случае англо-французской войны Ганновер не сможет оказать сопротивления французской армии и будет ею оккупирован. Эти опасения были небезосновательны, ибо французы, опираясь на союзный договор с Пруссией, начали убеждать Фридриха II напасть на Ганновер. Сведения о таких переговорах вынудили английское правительство предложить Пруссии (за крупную денежную сумму) гарантировать нейтралитет Германии, в том числе и Ганновера, а также воспрепятствовать вторжению в нее иностранных войск. Фридрих II колебался недолго и в январе 1756 г., не дожидаясь истечения союзного соглашения с Францией, пошел на подписание Уайтхоллского договора. Версаль воспринял поступок прусского короля как его открытый переход в стан врага Франции и через три месяца заключил союзный договор с Австрией.
Оба этих договора были полной неожиданностью для большинства даже опытных дипломатов. Русские посланники сообщали из многих европейских столиц о том изумлении, в которое повергли государственных деятелей эти соглашения. Изумляться действительно было чему. Целые поколения европейских политиков выросли на традициях многовековой борьбы Бурбонов и Габсбургов за господство в Европе. Из памяти жившего в 50-х годах XVIII в. поколения не успела изгладиться порожденная этим антагонизмом война «за австрийское наследство». И только самые прозорливые дипломаты смогли заметить, что эта война внесла коренные изменения в расстановку сил в Европе.
Сдвиги состояли в ослаблении Австрии и все более возраставшем могуществе Пруссии. Аахенский мир 1748 г. зафиксировал фактическое поражение Австрии, вынужденной отдать Пруссии Силезию. А между тем насильственно отторгнутая у австрийского государства Силезия являлась одной из его важнейших провинций. За истекшее после Дрезденского мира 1745 г. десятилетие население Пруссии почти удвоилось, существенно увеличилась армия. Одним словом, к середине 50-х годов XVIII в. прусская военная машина была готова к бою, а Австрия с трудом восстанавливала силы после почти десятилетней войны на разных фронтах. Поэтому опытные политики в Вене уже в конце 40-х годов понимали, что врагом номер один для Австрии становится именно Пруссия, а не Франция и что именно агрессивный Фридрих II представляет наибольшую угрозу для австрийских владений в Германии. Понимание этого факта и стало исходной точкой того движения, которое завершилось Версальским союзным договором 1756 г.
Инициатором сближения Австрии с Францией стал канцлер Кауниц-Ридберг, который сумел с большим трудом преодолеть предубеждение правящей верхушки как собственной страны, так и Франции. Определенную роль во франко-австрийском сближении сыграл Уайтхоллский договор. Надежды Версаля на союз с прусским королем в войне против Англии рухнули, а опасения остаться вообще без союзников повлияли на решение заключить союзный договор с Австрией.
Третьим сюрпризом — помимо Уайтхоллского и Версальского договоров — стало восстановление русско-французских отношений и разрыв России с Англией. Эти события, как и австро-французское сближение, вызревали давно.
Задолго до Уайтхоллского и Версальского договоров по секретному заданию Людовика XV в Петербург прибыл шотландец Mаккензи Дуглас. Через французского купца Мишеля он установил связь с вице- канцлером М. И. Воронцовым, а через него — непосредственно с Елизаветой. Императрица выразила желание принять французского посланника и восстановить русско-французские отношения. Переговоры проходили в обстановке сугубой секретности — о них не знали ни французское министерство, ни канцлер Бестужев-Рюмин.
Завеса тайны, окружавшей переговоры, породила легенду о девице Лии де Бомон, приехавшей со своим дядей Дугласом в Россию и по заданию Людовика XV внедрившейся в окружение Елизаветы. Прекрасная француженка — эталон ума, элегантности и красоты — сумела так расположить к себе императрицу, что Елизавета без всяких колебаний согласилась на сближение с Францией. Когда задание Людовика XV было выполнено, девица призналась Елизавете, что на самом деле она является мужчиной — кавалером Эоном де Бомон, вынужденным для конспирации обрядиться в женское платье. Как известно, эта легенда была впоследствии подхвачена бульварной литературой и стала весьма популярной. Исследования французских и русских историков показывают полную ее несостоятельность и позволяют установить, что секретарь Дугласа Эон де Бомон, прибывший в Россию летом 1756 г., когда русско-французские отношения были уже налажены, не переживал таких романтических приключений, а действительно замеченная за ним привычка одеваться в женское платье характеризует не его феноменальные способности к конспирации и лицедейству с превращениями, а известную психофизическую патологию.
Истинные причины быстрого франко-русского сближения были, как это часто бывает в истории, более прозаичны. Франция в преддверии войны с Англией была заинтересована в России в качестве если не союзника, то по крайней мере нейтрального государства. Версаль располагал сведениями о том, что в придворных кругах Петербурга существует группировка, ратующая за восстановление русско-французских отношений. Во главе этой группировки стояли молодой фаворит императрицы И. И. Шувалов и вице- канцлер М. И. Воронцов. В последние годы императрица стала тяготиться огромным влиянием на внешние дела канцлера А. П. Бестужева-Рюмина, который, не считаясь с мнением других, придерживался ранее избранного внешнеполитического курса и тесно сблизился с английским посланником Вильямсом. Опираясь на Воронцова, Шувалов, неуязвимый для Бестужева-Рюмина близостью с императрицей, пытался противопоставить его доктрине такую внешнеполитическую альтернативу, которая бы позволила ослабить влияние канцлера. Именно для этого в придворной игре и была разыграна «французская карта».
Однако долгое время попытки группировки Шувалова — Воронцова поколебать положение канцлера не приносили реальных результатов. Переговоры о восстановлении русско-французских отношений могли и не увенчаться успехом, несмотря на богатые подарки соболями маркизе Помпадур: ведь никто заранее не мог сказать, что предъявит в качестве контраргумента умудренный многолетним опытом интриг Бестужев- Рюмин. Во время сближения русского и французского дворов он уверенно вел переговоры с противником Версаля — Англией о заключении очередной субсидной конвенции, подобной тем, которые были подписаны в 1746 и 1747 гг. Конвенция предусматривала при необходимости участие русского корпуса в военных действиях в Европе для защиты интересов английского короля. Правда, долго оставался неясным вопрос, против кого будет действовать корпус. Вильямс и Бестужев-Рюмин полагали, что против французов, как это было в 1748 г. В сентябре 1755 г. соглашение было подписано, осталось только его ратифицировать, но внезапно было получено сообщение о заключении Уайтхоллского соглашения Англии с Пруссией.
Это соглашение в корне меняло ситуацию: заключив союз с Пруссией, Англия тем самым ставила под сомнение союзные отношения с Россией. Послу в Лондоне А. М. Голицыну было поручено довести до сведения Уайтхолла следующее заявление русского правительства: заключение конвенции с Пруссией «не можем мы сообразить с обнадеживаниями толико нам о дружбе е. в. повторенными, а наименьше с должною между союзниками откровенностию». А Коллегия иностранных дел подала императрице мнение, в котором отмечалось, что Уайтхоллский трактат автоматически аннулирует субсидное соглашение между Англией и Россией. Весной 1756 г. созданная для решения важнейших внешнеполитических дел и ведения войны Конференция при высочайшем дворе постановила обратиться к Австрии с предложением воспользоваться англо-французской войной в Америке и выступить против Пруссии, чтобы вернуть Силезию. Россия со своей стороны была готова «для обуздания прусского короля» выставить 80 тыс.
