цесаревича и его врачам с несомненностью говорят о необычайной привязанности императрицы к родившемуся в 1754 г. Павлу. Ребенок был сразу взят от родителей и воспитывался под пристальным вниманием Елизаветы. Поскольку императрица не собиралась умирать, как об этом мечтали при «малом дворе», то нельзя было полностью исключить и вариант, при котором выросший при дворе Елизаветы и воспитанный «как следует» Павел мог стать императором «мимо» своих родителей.
Однако выдворение за границу совершенно не входило в планы Екатерины, которая стремилась нажить политический капитал именно в России, прочно связав с ней свою судьбу. В письмах Уильямсу она подробно рассказывает, как будет действовать в час «х». Расчет Екатерины строился на том, что Елизавета «при ее природной нерешительности» не посмеет предварительно выслать великокняжескую чету и поэтому воля Елизаветы будет объявлена только после ее смерти. Именно к этому часу и готовила себя осенью 1756 г. Екатерина. В письме от 9 августа 1756 г. она не исключала из средств, необходимых «молодому двору» для прихода к власти, и военный переворот: «Пусть даже захотят нас удалить или связать нам руки — это должно совершиться в 2–3 часа, одни они этого сделать не смогут, а нет почти ни одного офицера, который не был бы подготовлен, и, если только я не упущу необходимых предосторожностей, чтобы быть предупрежденною своевременно, это будет уже моя вина, если над нами восторжествуют». 11 августа она сообщала Уильямсу: «Я занята теперь тем, что набираю, устраиваю и подготовляю все, что необходимо для события, которого вы желаете; в голове у меня хаос интриг и переговоров»16.
Отвлечемся на минуту и вспомним события 1740–1741 гг. Опять рвущаяся к власти претендентка; опять иностранный дипломат, явно нарушающий свой статус; опять надежды на гвардию. История как будто бы пошла по своему прежнему кругу, но при тогдашней раскладке политических сил это было неизбежно — верхушечный характер переворотов XVIII в. очевиден.
Но в отличие от Елизаветы в 1741 г. Екатерина в 1756 г. знала, как будет действовать. В письме Уильямсу 18 августа она раскрывала свои планы: «…когда я получу безошибочные известия о наступлении агонии, я отправлюсь в комнату моего сына». Захватив ребенка и поручив его своему стороннику А. Г. Разумовскому, Екатерина намеревалась через «верного человека» известить преданных ей гвардейских офицеров, которые должны были привести во дворец 250 солдат. Екатерина уточняла: «Может быть, я не обращусь к их помощи, но они будут у меня в резерве на всякий случай; они будут принимать повеления только от великого князя или от меня»17. После этого Екатерина предполагала прийти в комнату умирающей императрицы и вызвать своих сторонников из числа высших сановников (Бестужева-Рюмина и Апраксина), а затем заставить всех присягнуть ей и Петру как императрице и императору. Все эти предосторожности были необходимы, чтобы не дать Шуваловым возможность раньше объявить волю Елизаветы. Если бы это все же произошло, Екатерина намеревалась использовать гвардейцев, чтобы арестовать Шуваловых и вывести их из игры.
Таковы были планы Екатерины в 1756 г. Как вариант действий на случай смерти Елизаветы они сохранялись и позже. Однако в начале 1758 г. расчеты Екатерины были сильно подорваны начавшимся делом Бестужева-Рюмина. Поводом для него стало расследование причин внезапного отступления армии Апраксина из Пруссии осенью 1757 г. Можно предполагать, что до Елизаветы дошли сведения о неслучайности отступления Апраксина, который поддерживал связь с канцлером и великой княгиней и, зная о тяжелом состоянии Елизаветы, решил отступить и более не испытывать судьбу на полях сражений. В январе 1758 г. шеф сыска А. И. Шувалов допросил Апраксина о его переписке с Екатериной и Бестужевым- Рюминым. 14 февраля канцлер был вызван на заседание Конференции, где и был арестован. Аресту подверглись также люди, через которых Екатерина поддерживала связи с Бестужевым-Рюминым: ювелир Бернарды, друг Понятовского И. П. Елагин, доверенное лицо сторонника Екатерины генерал-прокурора Н. Ю. Трубецкого и др.
Тучи явно сгущались над «молодым двором», и прежде всего над Екатериной. Шуваловы, по- видимому, получили верные известия о планах Бестужева-Рюмина и Екатерины и решили упредить их реализацию. Свержение канцлера готовилось давно. После начала Семилетней войны он по-прежнему оставался скрытым противником сближения с Францией, а его единоличная манера ведения дел явно не нравилась И. И. Шувалову, приобретавшему при активной помощи и поддержке М. И. Воронцова все большее и большее значение в решении внешнеполитических дел. Сообщение о контактах «молодого двора», главнокомандующего и канцлера стало последней каплей, переполнившей чашу терпения фаворита и Елизаветы. Не исключено, что эти контакты, а также раскрытые планы Бестужева-Рюмина и Екатерины были квалифицированы как заговор против императрицы, хотя планы предполагалось привести в действие в день смерти Елизаветы. Не случайно на допросе Бестужеву-Рюмину был задан вопрос о «планах на нынешнее, так и на будущее время, о которых бывший канцлер совещался… с друзьями великой княгини». Однако Бестужев-Рюмин, заранее почувствовавший опасность, уничтожил все письма и проекты и поэтому совершенно хладнокровно отвечал следователям: «…возможно ли о том думать, ибо наследство уже присягами всего государства утверждено»18.
Отсутствие письменных улик и безошибочные ответы Бестужева-Рюмина завели следствие в тупик. Выход из него Елизавета пыталась найти, решив лично переговорить с Екатериной. Этот разговор, имевший характер допроса и поразительно напоминавший разговор Анны Леопольдовны с Елизаветой накануне дня переворота 25 ноября 1741 г., состоялся в апреле 1758 г. Екатерина сама давно просила о нем, ибо, уничтожив вовремя все улики, хотела выйти из состояния неуверенности и неизвестности, в котором оказалась. Особую тревогу «молодого двора» вызывало то, что Петр Федорович начал сторониться своей жены и в случае малейшего нажима на него мог раскрыть если не все планы, то по крайней мере те, которые знал.
В ходе ночной беседы в апартаментах императрицы Екатерине удалось отчасти оправдаться перед Елизаветой. Во время второй беседы в мае 1758 г. великая княгиня сумела даже развеять многие подозрения императрицы и благополучно выбраться из западни. Какое-то время она вела себя необычайно осторожно, тем более что следствие по делу Бестужева-Рюмина тянулось до конца 1758 г. В начале 1759 г. бывший канцлер был сослан в свое родовое имение под Москвой, а Понятовский выслан за границу. Весной того же года среди знакомых Екатерины появляется 25-летний красавец адъютант генерал- фельдцейхмейстера П. И. Шувалова капитан Григорий Орлов. Вокруг него и четырех его братьев начинает складываться кружок молодых офицеров, ставших впоследствии опорой переворота 28 июня 1762 г. в пользу Екатерины и не позволивших аристократической фронде ограничить ее власть. А между тем именно в конце 50-х — начале 60-х годов эта фронда начинает проявлять все более возрастающую активность.
1759–1761 годы не принесли Елизавете здоровья, а, наоборот, еще больше его расшатали. Французский посланник Лопиталь в декабре 1757 г. сообщал своему правительству: «Императрица совершенно не придерживается режима, она ужинает в полночь и ложится в четыре утра, она много ест и часто устраивает очень длительные и строгие посты». Прежний неумеренный образ жизни продолжался и в последующие годы. Елизавета становилась все более суеверной и набожной. Лопиталь писал в январе 1759 г.: «Императрица погружена в необычайное суеверие, она проводит целые часы перед одним образом, к которому она очень привязана. Она с ним разговаривает, советуется. Она отправляется в оперу в 11 часов вечера, ужинает в час, а ложится спать в 5 часов утра»19.
Болезни императрицы вынуждали Шуваловых все чаще думать о будущем. Они не сомневались, что оно непосредственно связано с «молодым двором», с тем, как они сумеют себя поставить в отношениях с Петром и особенно с Екатериной. Уже с середины 50-х годов А. И. Шувалов стал обер-гофмаршалом Петра, а во время бестужевского дела И. И. Шувалов стремился показать Екатерине, как он хлопочет за нее перед императрицей. В 1759–1761 гг. попытки установить контакт с Екатериной со стороны фаворита и его двоюродных братьев продолжались. Краткие сообщения об этом мелькали в донесениях дипломатов. «Иван Шувалов полностью перебрался на сторону молодого двора» — такой вывод сделал в июле 1758 г. Лопиталь. Через год он уточнил: «Этот фаворит хотел бы играть при великой княгине такую роль, что и при императрице»20.
Теперь трудно восстановить планы, с которыми выступали Шуваловы. В одной из своих заметок мемуарного характера Екатерина писала: «Фаворит… Иван Иванович Шувалов, быв окружен великим числом молодых людей… [и] быв убежден воплем всех множества людей, которые не любили и опасалися Петра III, за несколько времени до кончины е. и. в. мыслил и клал намерение переменить наследство, в чем адресовал к Никите Ивановичу Панину, спрося, что он о том думает и как бы то делать, говоря, что мысли
