обнадеживало лишь одно: на теле Бломбергиса не оказалось кольца Соломона – значит, отец Иоанн успел им завладеть. Может быть, кольцо сумело защитить его от ярости Папирота?
Оперативники нашли на территории завода в комнате отдыха охраны арбалет и стрелы, идентичные той, которой был убит Гольдштейн. Отпечатки на арбалете принадлежали Бломбергису. Через пару дней Гитаров оказался на свободе.
В светлое Христово воскресение Евфросинья вышла из комы. Когда разрешили посещение, Тавров и Ленора Павловна немедленно навестили ее. Тавров вкратце рассказал ей, что произошло с отцом Иоанном и Книгой. Евфросинья выслушала его молча, лишь по губам ее иногда проскальзывала мимолетная улыбка, и Таврову показалось, что она и без его рассказа все знала.
– Евфросинья, а доктор Белиссенов, который вас оперировал в Воткинске… он случайно не родственник отцу Иоанну? – осторожно спросил Тавров.
Евфросинья несколько секунд молчала, затем ответила:
– Это его отец.
– Вот ка-ак, – задумчиво протянул Тавров. Помолчав, спросил: – А официально это было отражено? Ну, в свидетельстве о рождении, например?
– Вот уж не знаю! – отрицательно покачала головой Евфросинья. – Мне отца Иоанна представил года три назад сам Владимир Николаевич. Впрочем, давай я все по порядку расскажу. Поправь мне подушку, Норочка!
Ленора Павловна взбила и уложила подушку, Евфросинья устроилась поудобнее и начала рассказ:
– Когда Владимир Николаевич спас мне жизнь, я и не знала, как его благодарить. А он сказал: «Ты потом сама решишь, Фрося: благодарить или проклинать». Я сначала не поняла, что он имел в виду. А потом началось это…
Евфросинья сделала паузу: казалось, что она мысленно ушла очень далеко. Спустя несколько томительных секунд она вздохнула и продолжила:
– Я и раньше видела вещие сны. В ту роковую ночь я увидела во сне вспышку, поглощающую брата и его жену. Я сама не помню, как очутилась на улице. Меня словно кто-то толкал в спину, не давая задуматься. Но потом, после операции, все стало по-другому. Я стала видеть то, что происходит в Пограничной Зоне и даже в Том Мире. Вначале это были какие-то сумбурные, бессвязные сны. Потом Владимир Николаевич научил меня впадать в кратковременный транс при помощи хрустального шара. За несколько мгновений транса я могла увидеть множество вещей. Не все могла понять и объяснить. Тогда Владимир Николаевич научил меня, как систематизировать ощущения при помощи карт. Он называл это «гадание на перекрестье», хотя это не совсем гадание… Впрочем, вам ни к чему… Владимир Николаевич объяснил мне, что при помощи операции он смог многократно увеличить мои паранормальные способности. Я понимала, что это ему нужно. Но не спрашивала зачем.
Евфросинья отпила сок из стакана, поднесенного Ленорой, и продолжила:
– После института меня неожиданно оставили в Москве. Я не знала почему. Потом я поняла: так было нужно Владимиру Николаевичу. В 1970 году он пришел ко мне в общежитие и сказал: «Собирай вещи, время пришло». Он привел меня в один из переулков старой Москвы, в темную квартиру на первом этаже. Хозяин, – седой сгорбленный старичок, – встретил нас с нескрываемой радостью. Он обнял Владимира Николаевича и меня, затем истово перекрестился на древнюю икону с закопченным ликом и прошептал: «Дождался! Спасибо тебе, Господи, что снял с меня сей крест. Помоги рабе твоей Евфросинье, как помогал мне, недостойному рабу твоему». Владимир Николаевич сказал: хозяина зовут Викентий Порфирьевич, он собрался навсегда уехать из Москвы. Он пропишет меня в свою квартиру как свою внучку. Необходимые документы уже подготовлены. Но мне также придется заменить его в ответственном деле. Когда я спросила, могу ли я подумать, Владимир Николаевич коротко и жестко ответил: «Нет. Есть вещи, которые не мы выбираем. Они уже давно выбраны за нас и для нас». Мы спустились через тщательно замаскированную дверь в подвал. Там при скудном свете двух маленьких лампочек я увидела висящую на железной цепи огромную Книгу, отражающуюся в четырех больших зеркалах. Владимир Николаевич рассказал мне историю Книги. Так я стала Хранительницей.
– А Владимир Николаевич Белиссенов был тогда Наблюдателем Северо-Запада? – уточнил Тавров.
– Совершенно верно, – согласилась Евфросинья. – Возможно, что к этому его обязывало происхождение. Род Белиссеновых восходит к одному из отпрысков графа Фуа, Раймонду, которому удалось бежать от посланных римским папой убийц. Он отправился в Святую землю, стал рыцарем ордена госпитальеров под именем Раймонда де Белиссена. Однажды, спасаясь от преследования сарацин, он попал в скрытый в горах монастырь антонитов. Там принял посвящение в орден антонитов. Не знаю, были ли все потомки Раймонда де Белиссена Наблюдателями, но связь с орденом антонитов они, очевидно, никогда не теряли. На протяжении веков они неукоснительно соблюдали правило: их наследники должны жить отдельно. Что и понятно: жизнь Наблюдателя полна опасностей. Этой традиции придерживались Белиссены, осевшие затем в Германии. Российский дворянский род Белиссеновых ведет начало от Генриха Белиссена, поступившего на службу к царю Ивану Грозному. Не знаю, был ли кто-нибудь из них Наблюдателем, кроме Владимира Николаевича и отца Иоанна. А отца Иоанна в качестве наблюдателя Северо-Запада мне представил Владимир Николаевич. Я спросила: куда он едет? А он ответил: «На покой». И больше я его не видела. Вот и все, что я могу рассказать.
Воцарилась пауза. «Да, тяжел покров тысячелетних тайн. И ни к чему без нужды его тревожить», – подумал Тавров.
– Скажите мне одно, Евфросинья, – попросил Тавров, – жив ли отец Иоанн?
Евфросинья улыбнулась и взяла за руку Таврова.
– Пока его срок не пришел, Валера, – мягко сказала она, – а дальше… Что определено, то сбудется, а что не определено, то может сбыться.
