Шесть человек без исключения пожирали банкира глазами. В них смешались ужас и радость, сострадание и недоверие. Да, именно такой вот калейдоскоп чувств прочел Фоменко на лицах товарищей по несчастью. Они как бы отделили его от себя и позами – подались слегка назад. Фоменко не понимал причин столь странного поведения – не чумной же он.
– Значит, ты первый, – наконец выдавил из себя Хрусталев.
– Не понимаю, о чем ты? – взорвался Фоменко, обычно редко срывавшийся на крик.
– Рощин... – с фатальным оттенком произнес Хрусталев.
– Думаете, он начал с меня? – до банкира смысл случившегося постепенно доходил. Что спрашивать! У шестерых в глазах сверкнул положительный ответ. – А с вами ничего такого не случилось?
Фоменко уповал, что оказался не единственным пострадавшим. Но нет, остальных покойник пока не тронул. Его, банкира, карающая рука настигла первого. Главное – невозможно угадать, что из этого последует. Фоменко едва не впал в бессознательное состояние, уже начал ртом воздух хватать, как вдруг неожиданно лицо его прояснилось.
– Говорите – с меня он начал? Если сбой системы его рук дело, то, господа, он начал сразу с пятерых. Да-да, с вас тоже. Деньги-то ваши в моем банке? Ну вот! Не надейтесь, что у вас есть время. Его у вас нет.
Удар достиг цели! Вмиг тела высокопоставленных вкладчиков покрылись гусиной кожей, а из их глаз полился поток трепещущей жути, пусть и не осязаемо заполнявшей кабинет. Фоменко самодовольно хмыкнул – ему было приятно сознавать, что досталось не ему одному. Мысль подкрепила банкира, а то он уже испугался всяческих недоразумений. Например, его могли оставить на растерзание Рощину, а остальные попытались бы за это время улизнуть куда-нибудь подальше. Теперь они Фоменко не бросят, потому что не бросят свои деньги. Начал Ким с денег, кончит катафалками. Деньги можно добыть, вторую жизнь – никогда. Невысказанные мысли Фоменко дошли до всех. Потрясенная Зина завопила:
– Что нам делать? Надо что-то делать! Надо...
– С призраком? – вставил Хрусталев с безразличием постороннего. – Это бесполезно. Мы ничего с ним не сделаем. Рощин победил. Победил нас после смерти.
– Замолчите, Матвей, черт вас возьми! – Зиночка почернела от злобы, нависла над Хрусталевым и стегала его жестокими словами. – И вы мужчина? Да вы хуже бабы. Нытик! Паршивый трус! Как ты здесь вообще оказался? Кто тебя к месту приставил? Ты же ничего не умеешь, только стонешь: там болит, сям болит. Не слишком ли дорого обходится государству твое пребывание в должности заместителя главы самоуправления по иностранным связям? А как звучит, слышите? Прямо министр иностранных дел, ха!
Хрусталев не стушевался от напора обычно милой дамочки, хоть и показалось ему, что во рту у нее мелькал раздвоенный язык ядовитой змеи. Теперь бесполезны обиды, злоба, интриги – все бесполезно. Он просто отмахнулся от нее и отвернулся. А Зина носилась по кабинету взад-вперед как ураган:
– Рощин! Откуда он взялся?! Кто мне ответит вразумительно? Рощин... Рощин... Я хочу знать, кто нас преследует. Покойник это или живой человек? Я хочу знать!
– Зинаида, – вступил и Сабельников, отхлебывая из стакана «минеральную воду». Кстати, это он здорово придумал: в бутылку-«чебурашку» с наклейкой «Нарзан» налил виски и время от времени на виду у всех подкреплял себя живительной жидкостью, и никто пока не догадывался, что за минеральку он пьет. – Как ты узнаешь? У нас слишком мало времени. Не могилу же разрыть прикажешь?
– Да! – подлетела к нему состоящая сейчас из одной решимости Зина. – Надо разрыть. Это идея. Нам надо раскопать могилу, чтобы быть уверенными, что Рощин похоронен. Мы должны убедиться, что он лежит в гробу.
– Как ты это сделаешь? – пролепетал Ежов, испугавшись этого предложения, хотя ему тоже страстно захотелось собственными глазами увидеть труп Рощина.
– Как? – Зиночка сардонически рассмеялась. – Вы разве не знаете, что существуют лопаты? Лопатами рыть будем!
– Зина, ты предлагаешь нам взять лопаты и вырыть гроб? – Сабельникову нужна была ясность во всем, ибо он находился на той стадии, когда черти стремительно подрастали, а извилины выпрямлялись. – Но, представь, он пролежал в земле несколько месяцев... Там, должно быть, такая вонь...
– Носы закроете, – отрезала Зина. – Зато мы будем знать, лежит он в могиле или нет.
– Лежит, лежит, – заверил Медведкин, – я видел лично...
– А теперь мы тоже хотим убедиться в этом лично, – огрызнулась Зина, и вдруг в ее голосе послышался оттенок мечтательности. – Я хочу видеть его в гробу! Понимаете? Видеть... Своими глазами... а не чужими... В гробу!
– Знаете, – очнулся Фоменко, тоже в уме лихорадочно искавший выход, – Зинаида Олеговна права. Мы до сих пор не знаем, с кем имеем дело. С нами происходит такая чертовщина, что другого выхода я не вижу. Если Рощин покоится в могиле, то нас водит за нос умелый мошенник. Тогда мы хоть определимся с методами борьбы с ним.
– Согласен, – без обычной иронии произнес Бражник. – Куликовский от нас отмежевался, это по всему видно. Прислал какого-то пацана, тот исчез, и ни слуху о нем, ни духу. Куликовский нам не поверил, и никто не поверит. А если мы еще кому-то из органов пожалуемся на покойника, нас упекут в дурдом. Выходит, наше спасение в наших руках. Я за раскопки. Мы действительно должны знать, с кем имеем дело.
– Вы психопаты! – озверел Медведкин, что было на него так не похоже. – Опять идти на кладбище? Это вандализм. И он карается законом.
– Мне чихать на закон, если он не защищает меня! – взвизгнула Зина.
– О! Вон как вы, уважаемая, запели, – скептически усмехнулся Арнольд Арнольдович. – На закон вам чихать? Впрочем, вы всегда это доказывали делом. Но сейчас он обязан вас защищать, да? Вас! А нас? Не надо зло хмурить лобик, любезная. Почему вы разделили: вы и другие, те, кто вам якобы обязан? Чем мы вам обязаны? Вы же не царского роду-племени, а мы не ваши вассалы. Вы такая же, как мы, из народа. А почему же решили, что вы особенная?..
– Молчать! Ты, засранец! – озверела и она. – Завтра ты у меня...
– Завтра, – перебил осмелевший вдруг Медведкин, – может ничего не быть. Ни у вас, ни у меня, ни у них. Есть только сегодня, сейчас. А сейчас мне очень хочется сказать вам, дорогая, что вы не женщина. Вы жестокая, самоуверенная... Монстр в юбке, вот вы кто! Только вы могли предложить разрыть могилу, потому что у вас нет души. Нет и не было...
Нервы сдали. Зина, благообразная, всегда невозмутимая Зина бросилась с кулаками на Арнольда Арнольдовича. Он, хохоча от удовольствия, отбивался от разъяренной фурии, пока ее не оттащили в угол Ежов и Хрусталев. Сабельников в это время сидел вполоборота к дерущимся, наблюдая за чертиком, оседлавшим нос ботинка. Кивнув на редактора, сказал бесенку с презрением:
– Революционер.
– Я хоть раз в жизни сказал то, что думаю, – Арнольд Арнольдович вытирал со щеки кровь – Зина все- таки поцарапала его.
– Погоди, ты у меня взвоешь, – грозила из угла Туркина, часто дыша.
В другой раз Арнольда Арнольдовича хватил бы удар от ее угроз, но все меняется. За считаные дни изменился и он. Странно, но изменения его не угнетали, не радовали, не удивляли. Он всегда был таким, просто настоящего себя душил. Но вот он все же ожил, настоящий Медведкин, способный чувствовать и жить, как велит сердце. Да только теперь это ни к чему. Как обидно. Он угрюмо ссутулился на стуле, сунув ладони рук между коленей.
Мужчины совещались – рыть или не рыть. Хрусталев воздержался, предложил устроить сеанс спиритизма, но на его идею все дружно плюнули, а Фоменко пробурчал:
– Мы уже читали твои брошюры, там одна лабуда.
Медведкин был категорически против, остальные – за. Итак, выбор сделали. Лопаты искали в подвалах белого дома, где запросто можно отсидеться год при тотальной осаде. Там есть все: противогазы на случай химической атаки, продукты, одеяла, посуда, керосинки, спички и... лопаты. Взяли нужное количество, из них две саперных, прихватили на всякий случай и топор. В отсеке мэра в молчании ждали наступления глубокой ночи. Один Медведкин негромко бубнил, ни к кому не обращаясь, а в пространство:
– Что вы делаете? Очнитесь. Нельзя же так поступать. Вы уважаемые люди. Вам прощается многое. То есть вы сами себе все прощаете. Но то, что вы хотите сделать сегодня, слишком большой грех. Опомнитесь.
