человеческая натура.
Утром Хрусталеву было стыдно даже перед собой. Замывая кровать и стирая постельное белье, он вдруг вспомнил:
– Третий этаж! Я живу на третьем этаже! Боже мой!
А Рощин стоял в окне! Матвей Фомич снова похолодел и... решился на акт покаяния по совету Анастасии.
4
Утро, пятнадцатое мая, воскресенье, девять часов. Сбор назначил Сабельников в своей резиденции. Когда товарищи по несчастью, срочно вызванные мэром, притопали на совет, Николай Ефремович сначала их обвел красными глазами, затем набрал номер Ежова. Едва услышав голос своего заместителя, выдал такой шквал ненормативной лексики, от которого штукатурка должна была посыпаться. Но не посыпалась. Через двадцать минут («Вот скорость!» – отметил мэр) Ежов сидел в гостиной с виноватым видом. Вот теперь Николай Ефремович был удовлетворен. Вкратце он доложил об изменениях в отношениях с покойником. Они за ночь значительно потеплели, но, чтобы стали жаркими и прекратилось всякое с его стороны преследование семерых, нужно дать Рощину всего-то каких-нибудь сто тысяч долларов. На каждого приходится смехотворная сумма: 14 тысяч 285 долларов и 71 цент. Выложить нужно всем по круглой цифре, так как центов у нас днем с огнем не сыщешь, следовательно, на нос выходит по 14 тысяч 286 долларов без центов. Сумма получается 100 тысяч 2 доллара, и пусть он там, в преисподней, ими подавится! А два доллара этой мертвецкой морде Рощину на чай!
– Но зачем покойнику деньги? – Зиночке не хотелось опустошать карманчик. Ой как не хотелось! Лучше бы бабки в дело пустить, например лишний бриллиантик купить. Это надежно, изысканно, красиво и места не занимает.
– А мне до лампочки, центом больше или центом меньше, – сказал Арнольд Арнольдович, глупо радуясь. – У меня такой суммы не было, нет и не будет никогда.
– Да и у меня затруднения, – сообщил Бражник, – налички нет. У меня по вашей же вине бизнес не шел. Вы все время ставили мне палки в колеса, подсылали проверяющих, которые меня доили.
– Только не надо прибедняться, – напустился на него Сабельников. – Я знаю твой установочный капитал и прибыли, так что нечего тут петь жалобные песни! Деньги все должны доставить не позже пяти тридцати вечера без разговоров, иначе...
Зазвонил мобильный у Фоменко. Его жена доложила, что в городе настоящий бум. Все читают газету «Грани». Ее, как выяснила жена Фоменко, кто-то ночью разложил на скамейках, на парапетах, у подъездов. Мало того, газету раздают бесплатно мальчишки на улицах города.
Сабельников тут же позвонил в администрацию дежурному. Звонил долго, тот никак не подходил. Наконец подошел, Николай Ефремович приказал ему немедленно проверить свой кабинет, не украдены ли оттуда газеты. Тот отказался, потому что он не имеет права открывать кабинеты без особого на то распоряжения.
– Я кто? – зарычал в трубку мэр. – Я и распоряжаюсь особо! Ах, тебе письменное распоряжение? Быстро бери ключ и проверь кабинет. Там, в шкафу, должны лежать пачки газет. Быстро! Или я тебя... – пока дежурный проверял кабинет, Сабельников повернулся к «своим»: – Вот вам и Рощин. Откуда взялись газеты, если мы их вчера скупили? Это все он... Боюсь даже предположить, что он нам еще заготовил. Лучше откупиться сейчас, иначе нам хана.
– Но почему он тогда так мало запросил? – вздернула бровки Зиночка.
– Ничего себе! Мало! – хохотнул Арнольд Арнольдович. – Вы, любезная, на этой планете находитесь? Хорошо вы устроились у себя в белом доме, если сто тысяч баксов для вас мало.
Тут дежурный сообщил по телефону, что газеты лежат в пачках в шкафу.
Так, значит, их не выкрали. Следовательно, Рощин заранее сделал запас, предположив, что семерка может скупить тираж. Да, ясно: он не остановится на полдороге, в этом теперь уверились все без исключения. Дорога каждая минута, надо сделать все возможное и невозможное и собрать деньги.
– Всем принести «зеленые»! – изрек мэр.
– Но у меня их нет! – вскочил злой Арнольд Арнольдович. – Понимаете, нет! Я не ворую. Мне красть негде, разве что строчку в газете, но она, как известно, стоит копейку. И мне наплевать на ваши угрозы, я все равно не принесу нужной суммы. Даже моя квартира столько не стоит. Вот, вот, берите!
Он в запале вывалил содержимое карманов, там едва набралось сто рублей. Хотел взять слово Бражник, но Сабельников, догадавшись о теме его речи, выставил вперед ладонь, мол, закрой рот, говорю я:
– Что ж ты, Арнольд Арнольдович, в жизни так мало добился, что и откупиться тебе нечем? – Медведкин побагровел и заскрежетал зубами, а мэр продолжил: – Это тебе минус. Однако вынужден признать, что Арнольду Арнольдовичу действительно таких денег не наскрести. Поэтому должен донести до вашего сведения, что, если мы не выложим всей назначенной суммы, нам каюк и хана. Так сказал Рощин: либо вносим сто тысяч, либо каюк. Предлагаю разделить его долг на шестерых. Потом Арнольдыч отдаст нам. Не он, так дети его расплатятся.
– Не согласен! – взревел редактор в гневе. – Ишь, чего захотел! Детей моих рабами сделать? Чтоб пожизненно у тебя в холопах были, как встарь? Знаете что? Мне все равно, что со мной сделает Рощин. Поняли? Это вы бойтесь, а я уже ничего не боюсь. Я готов даже умереть. Меня вы растоптали, но детей и внуков топтать не дам! А посему ухожу! Дома подожду приговора Кима.
Он направился к выходу, но дорогу ему перегородил Фоменко:
– Не стоит бросать товарищей в беде, Арнольдыч. Мы сумеем что-нибудь придумать. Я лично согласен, чтобы прекратить этот кошмар, внести за тебя... Сколько там, если разделить на шестерых?
Сабельников нажал на кнопки калькулятора:
– По 2 тысячи 381 доллару. Итого: 16 тысяч 667 долларов на каждого.
– Учтите, расписок не получите, – предупредил Арнольд Арнольдович, возвращаясь на место. – Честно говоря, так это вы мне должны. Все до единого. Это я вам помог разорить столько людей, что пора и поделиться. Рванули бы пайщики из «Шанса» без моих гнусных статей? Фигушки. Я эти деньги отработал, продав честь. Вносите!
– Честь стоит дешевле, – цинично заявила Зиночка, не желавшая платить «за того парня».
– Это у вас! – огрызнулся Медведкин.
– Извините, но я тоже материально... – обратился ко всем Бражник.
– А вот ты заткнись! – заорал на него Сабельников. – А то сейчас выяснится, что ни у кого нет денег, все корки грызут, а я должен платить за всех. Жена ваша, Геннадий Павлович, ходит не в искусственной шубе, и не стразы сверкают на ее пальцах. Каждый год на курортах с семьей отдыхали, пока Рощин в колонии сидел. А вы хотите прикинуться нищим? Вот вам! – Николай Ефремович сложил кукиш и начал бить им по столу, приказывая: – В половине шестого! Мне! Привезти! Бабки! Всем!
– Моя валюта хранится в банке Фоменко, – влез Ежов.
– И моя! – взвизгнула Зиночка.
– И моя, – вздохнул Хрусталев.
– Как дела в банке? – грозно ударил кукишем по столу Сабельников.
– Ребята вторые сутки не спят, – оправдывался Фоменко, очевидно, рассчитывая на сочувствие. – Поймите, отыскать поломку, то есть сбой в системе, сложно. Проверяют и на вирусы, а их сотни. Но дело движется к финалу, не беспокойтесь. Возможно, сегодня все будет известно, а пока банк парализован. Я уже понес дикие убытки.
– Значит, так! – снова ударил Сабельников по столу кукишем, очевидно, вошел в раж и забыл разжать пальцы. – Занимайте! Грабьте! В одиночку, скопом, но! Чтоб в полпятого бабки были!
А в городе банк Фоменко уже был на устах. Вот интересно, откуда люди узнают подробности? На этот вопрос не ответили бы даже агенты советского КГБ, а те знали абсолютно все, даже мысли умели читать.
– У меня свояченица работает в банке, говорит, паника там страшенная, – рассказывала одна женщина двум подругам у рынка, поставив полные сумки на тротуар. – Ничего понять не могут, не имеют доступа к счетам, представляете?
– Господи, а мой-то у Фоменко деньги хранил... – чуть не в обмороке оказалась одна из двух. – И ведь я
