причиной, а предлогом для прекращения эксгумационных работ, с целью спасти престиж немецкой пропаганды.
В таком освещении и с учетом вышеупомянутых фактов, все дело принимает неожиданный оборот. Первоначальный вопрос: «Сколько?» – вопрос сам по себе ограниченный и до сих пор не оспариваемый ни одной из заинтересованных сторон – вторгается вдруг в область самого важного вопроса: «Кто убил?»…
Итак, в Катыни было убито больше 4250 офицеров из Козельска – из общего числа около 15 тысяч без вести пропавших военнопленных. Принимая во внимание сходство судеб и сроки ликвидации всех трех лагерей, не подлежит никакому сомнению, что остальные тоже убиты, и столь же несомненно, что в их убийстве повинны те, на ком лежит вина за катынское преступление.
Если бы мы даже, вопреки очевидным фактам, хоть на мгновение допустили, что, как утверждают большевики, катынское преступление совершили не они, а немцы, то все равно остается вопрос: кто убил остальных?
И что же делает советское правительство в таких обстоятельствах?
Создается совершенно парадоксальная ситуация: советское правительство поддерживает версию немецкой пропаганды – точнее, ее единственный ложный пункт. Иными словами, из всех немецких открытий оно отвергает правду и сохраняет только ложь: число убитых. Поскольку немецкая пропаганда публично огласила цифру «от 10 до 12 тысяч», советская комиссия, которая приезжает в Катынь в начале 1944 года, после отступления немцев из Смоленска, пользуется этой фальсификацией и, принимая среднюю цифру, заявляет: в Катыни лежит 11 тысяч трупов.
Комиссия возлагает ответственность за убийство на немцев и одновременно:
1. «помещает» в Катыни число тел, сравнительно близкое к общему числу пропавших без вести;
2. снимает самый компрометирующий советскую власть вопрос: «где остальные?»
Стоит отметить, что советская комиссия (см. Часть вторую) справляется со всей проблемой двумя фразами, с неслыханным пренебрежением к возможной критике, крайне лаконично и голословно:
Ни слова о том, когда и как производился этот «подсчет». Разумеется, никогда никакого подсчета общего числа убитых не было, что, впрочем, подтверждает и само советское сообщение, где говорится, что комиссия эксгумировала и осмотрела только 952 трупа.
Вопиющая бесцеремонность, с какой большевики оставляют без внимания щепетильный вопрос, не может удовлетворить никого, кому важно установить и раскрыть истину.
Да нужно ли ее раскрывать? Эта истина… известна.
То, что в конце мая и в начале июня 1943 года было известно только немногим посвященным в тайну, уже через полгода становится доказанным фактом, о котором польское правительство в Лондоне обладает полными и подробными свидетельствами. От него эти сведения попадают к союзникам, и с 1944 года вершители судеб мира – на основании всех этих отчетов, рапортов, сводок и сопоставления более ранних документов – не только знают, что массовое убийство в Катыни совершили большевики, но дополнительно узнают, что, кроме Катыни, те же большевики виновны еще в большем преступлении: они убили, неизвестно где, в два с лишним раза большее число таких же беззащитных военнопленных.
Однако, к сожалению, ведущим кругам в лагере союзников было не на руку выяснение голой истины. Им важнее были сотрудничество с Советским Союзом и пропаганда, которая оправдывала бы, можно сказать, давала бы общественному мнению переварить союз демократических государств с большевистской диктатурой. Им было важно изобразить Советский Союз в возможно более положительном свете, а не описывать совершенные им массовые убийства. Поэтому катынское дело, которое (особенно после установления числа убитых военнопленных) уже приобрело окончательную форму, они не только не выдвигают на суд общественности в свете истины, а совсем наоборот: оказавшись перед лицом несомненного нового советского преступления, совершенного в другом, неизвестном месте, ведущие круги союзников прилагают все усилия, чтобы замять катынское дело и, не возражая, принимают к сведению сообщение советской Специальной комиссии. А годом позже они соглашаются включить в обвинительный акт в Нюрнберге дело о катынском преступлении, поставив свои подписи рядом с подписью советского представителя Руденко, который представляет в данном деле – преступника…
Так доходит до одной из величайших в мире фальсификаций, кульминация которой разыгрывается на Нюрнбергском процессе.
Глава 16.ДЕЛА, О КОТОРЫХ НЕ ГОВОРИТСЯ ВСЛУХ
Дела такого рода характерны тем, что о них трудно говорить даже тому, кто хотел бы, наперекор всему, не замалчивать их. Они лежат не под пресловутым сукном, а просто в сейфе, помеченные штемпелем: «Секретно». Это такие дела, о которых говорится на ухо без свидетелей и которые можно вполне официально опровергнуть в любую минуту. Нет копий этой переписки. Нет протоколов бесед, ведущихся приглушенным голосом.
Потому я должен буду разочаровать читателя, который ожидает найти в этой главе какие-нибудь сенсационные разоблачения. Он ознакомится в ней не с самой интригой, а лишь с ее результатами.
Прежде всего я еще раз повторю то, о чем уже не раз говорилось: катынское дело и все связанные с ним документы и доказательства уже несколько лет не являются чем-то новым, сенсационным. Они переведены на многие языки и прекрасно известны государственным деятелям в Лондоне, в Париже и в Вашингтоне. Но их никогда не публиковали и не публикуют до сих пор. А опубликованные, не связанные друг с другом фрагменты, выхваченные из контекста, недостаточно убеждают мировую общественность в том, кто же действительный виновник самого страшного, после массового уничтожения евреев, преступления Второй мировой войны.
Публикация всего дела была уже раз подготовлена – осенью 1945 г. Набор был сделан, готов для печатания тиража. Вместо этого он был отправлен на переплавку, а книга так и не вышла. Почему?
Ответ на этот вопрос тоже не содержит ничего нового. Если кто-нибудь очень сильный и влиятельный хочет чего-то достичь, мы знаем по житейскому опыту, что он обычно находит средства и пути, чтобы добиться поставленной перед собой цели.
Советский Союз теперь одна из самых мощных мировых держав и он заинтересован в том, чтобы правда о катынском злодеянии не дошла до западного мира. Поставило ли советское правительство этот вопрос так, что разоблачение данного преступления демократическими государствами приведет к политическим осложнениям, охлаждению взаимоотношений, или будет рассматриваться как доказательство злой воли и допущения «фашистской пропаганды»? Мы не знаем, как он был поставлен, – не исключено, что именно так. Не менее вероятной представляется возможность, что ведущие руководители британского правительства, стоящие ныне у кормила власти, даже без советского вмешательства, предвидя политические осложнения, предпочитают скорее не допустить выявления правды, чем изменить что-либо в своей политике по отношению к Советскому Союзу, которая официально именуется политикой «доброй воли и доверия». Но какими бы ни были закулисные пружины, факт остается фактом: на командование польских вооруженных сил за границей, продолжающее находится на британской службе и непосредственно заинтересованное в выяснении судьбы без вести пропавших в Советском Союзе военнопленных, было оказано давление: не торопиться с полным разглашением всего дела – «выждать», по крайней мере…
В такой ситуации начинается процесс в Нюрнберге, в обвинительный акт которого включается катынское преступление – в качестве акции, совершенной не советским правительством, а немцами.
Трибунал именует себя «международным» и должен судить военных преступников от имени народов мира. И вот наблюдается одно из самых гнусных зрелищ в истории человечества: сторона, которая совершила неслыханное в истории войн преступление – убийство 15 тысяч военнопленных, оказывается не
