области. С этой ценной информацией Астманов немедленно отправился к Храмцову, благо было по пути, мечтая, чтобы особист не выдумал нового задания.
– Ошиблись ваши источники, – скорбно заговорил Астманов, – никакой он не журналист. Окончил педагогическое училище, райком определил его в газету. Пишет о своей работе в печатном органе. Между прочим, он даже домой не сообщил, что в Афгане служит. Боится мать огорчить. И вообще на вид – ребенок, глаза чистые, обрадовался… Так что зря вы…
– Молод еще судить, что зря, что не зря, – оборвал Храмцов, – вот по рукам пасквиль гуляет «Теркин в Афганистане», стихи. Не встречал?
– Нет, не приходилось, я Твардовского не очень, – машинально ответил Астманов. – А что, смешная поэма, подражание… Как «Энеида» Котляревского? Большая? – Слова выпархивали почти бездумно, по принципу допустимого соответствия, а бурчание Храмцова по поводу того, что одного отщепенца уже посадили за передачу на Запад клеветнического афганского дневника, воспринималось чуть ли не мозжечком…
Перстень! Желтый перстень на правом среднем пальце подполковника, как две капли воды схожий с тем, что завещал Астманову Ширали…
– Этот перстень… Откуда? – выдохнул Алексей и через секунду пожалел, что не сдержал эмоций.
– Э, корреспондент, да ты непрост… Так я и думал! Поэт-зоотехник-журналист! Ишь глаза-то загорелись. Ну, выкладывай, что про кольцо знаешь?
Слова подари, Господи! Нельзя молчать, вцепится – не оторвешь!
– Это не кольцо. Перстень. Знак принадлежности к знатному роду. Считался достоинством мужчины, так у Хайяма сказано. Работа скорее греческая или повтор по их канонам. Можно посмотреть поближе, товарищ подполковник?
Храмцов, не отводя глаз, стянул перстень:
– Что-то ты знаешь, корреспондент. Не темни… Молод еще… Вижу, непростой перстенек? Так? Уже встречал здесь что-то подобное?
А вот теперь и ты прокололся, товарищ полковник. «Здесь!» Что ж, попробуем обменяться информацией.
– Если известно место, где его нашли, в слое, разумеется, в земле, то могу назвать примерно век, культуру.
– Ишь ты, в слое, – передразнил особист, – там такой слой снимали… Достаточно тебе, если скажу, что нашли за Мазари-Шарифом, у нашей границы. Сняли с духа. Этого хватит?
– Нет. Он мог его откуда угодно притащить. Зацепка одна: работа очень напоминает бактрийскую. Второй—четвертый века до нашей эры… А Мазари-Шариф – Балх, провинция. Здесь был центр Согдианы, Бактрии, пока кочевники не прошли.
Храмцов протянул сухую узкую ладонь, и Астманов, не скрывая сожаления, положил в нее перстень:
– Есть еще деталь. Золото у них было мягкое. Видите, грани острые. Значит, не носили особо этот перстень. Он скорее всего из могильника. Если так, то примета нехорошая есть…
– Не пугай, дед, мудями! – довольно рассмеялся Храмцов. – Темнила ты, корреспондент. Ерунду всякую несешь, пока ответ обдумываешь… Но, вижу, есть у тебя интерес. Давай так: тебе ездить по гарнизонам сам бог велел. Если что такое увидишь – делись информацией. Закон разведки знаешь?
– Какой из? – протянул Астманов.
– А такой: ты мне – я тебе. И тухлятину, теории всякие, мнения свои не поставляй, прошу.
– Классика, – засмеялся Астманов. – Это же как у Салтыкова-Щедрина, чтобы агентом не воняло?
Храмцов поморщился:
– Тяжело с вами, интеллигентами. Все отвлекаете, путаете… Так вот, я место назвал. Скажу, что есть где-то рядом то ли клад, то ли захоронка, оттуда и золото. Транспорт нужен будет, связь, выезд организовать – от моего имени к нашим сотрудникам в полках обращайся, помогут… Да вот еще тебе предупреждение: не пой ты похабных песен на ваших попойках, плохо кончится. Мне все одно, а вот политотдельцы тебе, коммунисту, не спустят.
– Каких песен, – искренне изумился Астманов, – анекдоты, может быть?
– А таких – про танкистов, про особый отдел. Теперь в Пули-Хумри поют. Дружок твой, Новиков, туда притащил.
– Это «наутро рано вызвали в отдел»? Товарищ подполковник, ну фронтовой же фольклор, не сам же придумал. Но, каюсь, в детстве от инвалида-самовара слышал.
– Какого еще самовара? – нахмурился Храмцов, понимая, что Астманов ерничает.
– Да это были такие, без рук, без ног. Их там, где я жил, на базар выносили, сажали, и они песни пели всякие… А у меня память в детстве хорошая была. Да еще мы им сигареты прикуривали, мелочь охраняли…
– Ну, хватит. Постарше тебя, не такое видел, – буркнул Храмцов, – у самого дядька на утюжках катался. Иди. Теперь дорогу знаешь. Да брось смущать штабных изысканиями в формуляре. Они этого не любят.
Странную гамму чувств переживал Астманов, пока брел под жгучим солнцем к редакции. Досаду, злость на самого себя, предчувствие удачи и тревогу. Над взлетной полосой, пронзительно курлыкая, плясала пара «МИ-24». И, вдохнув полной грудью коктейль из пряной полыни и керосиновой гари, в какофонию вертолетного вальса Астманов добавил свою тему. Во всю глотку заорал:
Между тем не орать бы Алешке от избытка чувств крамольные песни, а остановиться, оглянуться, может быть, и увидел бы, что отогнута на окне Храмцова зеркальная термопростыня, в какую «груз-200» да «груз-300» оборачивали (убитых и раненых), чтобы не жарились под афганским солнцем, и смотрят ему вслед двое.
– Вот такой интересный объект, – наставительно говорил худощавому смуглому лейтенанту Храмцов. – На срочной службе чудеса творил. Явно гуманитарий, а по образованию – зоотехник. Опять же сюда рвался прямо-таки. С афганцами общается, как я с тобой. Так что, Яша, бери в разработку. Сразу тебе скажу: он к агитотряду прилепится, там будет езда по всем направлениям, месяцами. БАПО – боевой агитационно- пропагандистский отряд, слышал о таком? Руководить им будет Русаков из политотдела. Вот с ними и пойдешь. Официально, как представитель особого отдела. Понятна задача, Яков Семеныч?
Знал бы тогда лейтенант Яков Самко, что задача эта растянется на двадцать лет и станет частью его судьбы, бухнулся бы в ноги Храмцову, мол, не погуби, отец родной. Но без тени сомнения тряхнул копной темных волос и глухо пристукнул резиной каблуков. Верно говорят, что простота – хуже воровства, да недоговаривают! Бегите от простых задач, особенно когда их ставят вам мудрые люди. Они уже вкусили от простоты и теперь делятся с вами ее смертельной горечью.
А вот работу с историческим формуляром и архивами дивизии Астманов продолжил. Но случилось это через пятнадцать лет, в другой стране.
Картограф
Воину не стоит задумываться над тем, куда и зачем его посылают. Все одно – пошлют. Его дело: победить и выжить. Иногда эти две задачи сливаются в одну. Бывает и так, что личная безопасность равняется государственной. Но это особый случай, и к излагаемым событиям он отношения не имеет.
Ну, скажите, какой выбор был у солдата и офицера, когда впереди маячил Афганистан? Жизнь была так устроена, что с пеленок звала к подвигу, жертве «во Имя»… Неважно чего! Ну, скажем, во имя и на благо некоего Человека. Станет от этого понятней? А если еще в крови гуляет кровь ариев, скифов, гуннов, кипчаков, норманнов и прочих боевых легендарных племен? Если герои ни отца, ни мать не жалеют «во Имя», да «на миру и смерть красна»?
Нетрудно было бросить в Афганистан сто тысяч бойцов – могуч был Советский Союз своим живым военным весом. Труднее было занять их делом для поддержания боевого духа, ведь подвиг требует постоянного напряжения. А чертовы «душманон инкилоби Саур» (враги Апрельской революции) в лобовую атаку не шли, под танки не бросались, предпочитая повсеместное пассивное сопротивление. «Душманони»
