других инстанциях. Самовольная отлучка, возня с дезертиром и уголовником, этим Хайр-Мамадом, пьянки, деньги подозрительные… – Зорькин говорил сухо и ровно, глядя на замечательную фотографию, где в братском поцелуе слились Леонид Ильич Брежнев и Бабрак Кармаль.
«Почему без эмоций? Как автомат… Непохоже на Зорькина. Значит, решение было принято раньше? Кем? Как проверить?» – лихорадочно прокручивались в голове у Алексея мысли…
– Товарищ полковник, я же раньше просил вас разрешить мне уехать. Ничего бы и не было. И при чем тут Хайр? Да у меня еще здесь куча дел. Дайте дня, ну, три.
Расчет был прост: если согласится, то явно информация дошла до Ташкента, а там, возможно, решили дать волю, посмотреть.
– Я все сказал. Так, теперь сходим на «Бурю». Пошли, чудотворец.
Астманов понял, что Зорькину нужно открытое пространство, чтобы сказать главное. Правильно, у старых стен – молодые уши.
– Алексей, будь моя воля, я бы тебя сек каждый день. Ну, понимаю, проститутка – экзотика, Хайр – интернациональный долг, самоволка – заскучал… Но ведь в твоей комнате еще и пистолет неучтенный изъяли. Это к чему приписать?
– Не мой, – с облегчением выдохнул Астманов, – нет на нем моих пальцев. И ничьих нет. И ствол – чистый. Подкинули, сволочи. Могли и наркоту подкинуть. А чего там? Так был обыск?
– Осмотр, – поморщился Зорькин. – Не знаю и не хочу знать, с кем ты там связался, во что влез, но давай, рули в Кундуз. Чтобы через три дня духу твоего здесь не было. Хотя, понадобишься – вызову. Не против?
– Всегда готов, – воспрянул духом Астманов, – буду как мышь сидеть. Только в Баграм надо съездить, с долгами рассчитаться, да еще поискать здесь материалы о совместной борьбе с басмачеством, немецко- фашистскими агентами.
– Это какой еще совместной?
– Ну, когда наши красноконники и афганские сарбозы вместе басмачей гоняли отсюда туда и обратно, потом, как вместе немцев-колонистов изгоняли. Ну все, за что интернациональный долг отдаем. А то народ спрашивает, что мы им конкретно задолжали.
– Эх-ма, куда вашу контору заносит.
– Какую контору? – искренне удивился Астманов.
– Такую, – передразнил его Зорькин. – Вот, значит, какое содействие нужно… В партийных архивах эти материалы. Да и то доступ по особому указанию. Впрочем, есть один человек. Полковник Углов. В ИОНе преподает. Думаю, общий язык найдете. Такой же неуемный. До потери пульса может заговорить. Но помни, чтобы через три дня духу твоего здесь не было. А предписание сегодня получи, на всякий случай.
ИОН – Институт общественных наук при ЦК НДПА – мог подождать. Утром Астманов с попутной колонной выехал в Баграм, где в расположении отдельного саперного батальона попросил первого попавшегося на глаза узбека найти рядового Раджабова и передать, что его ждет земляк из Маргелана с письмом от друзей. Для пущей убедительности Астманов помахал конвертом, в который был вложен военный билет. Конечно, радость солдата, настроившегося на встречу с земляком, при виде Астманова улетучилась, но особого неудовольствия он тоже не испытывал. От перевода в агитационный отряд «имам» категорически отказался.
– Тут надо землякам помогать. Сейчас плохое время. Обещают одного нашего парня под суд отдать за эту чертову корову.
История была обычной: деды захотели мяса поесть, подстрелили афганскую коровенку, а разделывать послали молодых солдат. Тех и взяли с поличным афганцы. Сдуру из опорного пункта кто-то полоснул по пастухам из автомата, слегка зацепил. Конечно, за такой беспредел по афганским нормам полагалась уже не цена коровы, а цена крови.
– Что они хотят? Сколько?
– Двадцать пять тысяч афгани… Пятнадцать собрали… Сахару два мешка, муки два мешка – это сразу нашли. Солярки бочку… Завтра надо деньги отдать.
Астманов знаком отозвал солдата в тень палатки и отсчитал тридцать пятисоток:
– Возьми. Пусть эти деньги принесут пользу. А корову что, съели?
– Нет. Заднюю ногу только отрезали. А потом пастухи прибежали. Для них такое мясо – харам.
– Здесь вся наша жизнь – харам.
Прощаясь, Астманов протянул солдату сложенный вчетверо листок из блокнота:
– Здесь полевая почта агитотряда и фамилия командира. Надумаешь – сообщи. Я с ним о тебе говорил. И вот мои координаты. Даст бог, встретимся в хорошем месте.
– Иншалла… Если будет угодно Богу, – провел ладонями по лицу рядовой «имам» Раджабов.
С Наташкой все сложилось просто. На «Буре» ввели должность машинистки, поскольку Ташкент приказал все материалы, прошедшие в эфире, переводить на русский и иметь в машинописном виде в трех экземплярах. Техническими сотрудниками командовал Исейкин, а значит, вопрос был пустяковый. К тому же Наталья была классной машинисткой. Так что все оказались в выигрыше.
А встреча с полковником Угловым была просто песней. Углов читал курс новой истории СССР в ИОНе и славился среди коллег тем, что любого мог обратить в истинную марксистскую веру, заговорив собеседника до смерти. Естественно, Астманов этого не знал и доверчиво поведал полковнику о своих интересах. Не понимая, чему обрадовался худощавый седой политработник, Астманов вынул список вопросов и попытался организовать интервью, но куда там! Углов моментально выхватил у него блокнот, просмотрел вопросы и пренебрежительно хмыкнул:
– Вы так ничего не поймете. Давайте «аб ово», с яйца. Мы ведь марксисты? Так? Вы член партии, конечно?
– Да, с восемнадцати лет, – отчего-то покраснел Астманов, хотя это было сущей правдой.
– Тогда слушайте… Русские впервые появились в Афганистане задолго до англичан, во второй половине пятнадцатого века…
К концу второго часа Углов добрался до зимы 1919 года, когда эмира Афганистана Хабибуллу сменил на престоле Аманулла-хан. Однако к тому времени в голове Астманова смешались Тимуриды, рошаниты, хаттаки, абдали и дуррани, а также две англо-афганские войны. Он попытался сократить исторический экскурс вопросом о том, когда на афганской сцене появился эмир Бухарский Сеид Алимхан со своим милиционером– «басмачеводцем» Ибрагим-беком, но Углов был неумолим.
– Если вы желаете понимать суть происходящего сейчас, то нельзя разрывать цепь событий прошлого! Итак, после Хабибуллы-хана на престол вступил его сын Аманулла-хан. Последний через месяц заявил о независимости Афганистана…
Из ИОНа Астманов выбрался к концу дня. Казалось, ничего, кроме тяжелой головы, не вынес из пятичасовой лекции. Но велика сила убеждения ортодоксальных марксистов! Утром, несмотря на вчерашнее прощальное возлияние с разведкой, в памяти восстановилось все, что преподал полковник Углов.
Легенда зарождалась на основании исторических фактов. В октябре 1931 года банда узбекского курбаши Утанбека ограбила караван, направлявшийся из Кундуза в Ташкурган. Вскоре курбаши, с личной охраной, ушел в пески, к Сары-тепа. Дело обычное, если бы не одна особенность. Афганская армия немедленно приступила к активному преследованию отрядов Утанбека и через месяц перебила всех его джигитов. Сам курбаши поклялся перед духовным руководителем эмиграции о том, что воевать больше не будет. Что же это за караван был такой? Почему вся его охрана полегла в бою? Это история. А теперь современность: в районе Сары-тепа замечены вооруженные люди. Допустим, банда из Пакистана. Так лучше. Да, ходят в черном. О, «Черные аисты»! Все слышали – мало кто видел! А что они там делают – это предстоит выяснить. Вот такая легенда. Ничего, что сущий бред. Дополним старой картой, «надежными источниками» и разведданными. «Бешеный буйвол» поможет. В конце концов, и не по такому поводу взлетали «горбатые», «мчались танки, ветер поднимая», били по квадратам «Гвоздики», «Ноны», «Грады» и «Ураганы». Главное – не в кишлаке и не при дороге. Операция должна быть бескровной. А кому золото, кому слава – Дух Пустыни решит.
Крылатые и «горбатые»
С кем идти к Сары-тепа? С теми, кто в Афгане учится «военному делу настоящим образом», как
