вмешиваться.
– Да на кой черт вы нужны «пакам»? У них своих забот хватает.
– Э-э, брат, ты отстал от жизни. Люди от вас идут сюда, а потом на юг, в Кветту, Пешавар.
– Какие люди?
– Разные, – отвел глаза Шер. – Я думаю, ты лучше меня знаешь. Таджики, киргизы, татары. Твои земляки – чеченцы, лезги. Молодые… Говорят, даже один ваш генерал, тоже молодой, с ними ушел. Я знаю, что впереди тяжелые времена, особенно для нас, узбеков.
– И к чему ты готовишься?
– К войне против всех. На островах нас не возьмут.
– Ты поможешь нам? Ведь если вернемся или до островов дело дойдет, то могу и пригодиться, как тогда, а?
– Еду дам. За Халаколь подвезу. Но к границе на десять километров не подойду. Плавни и Тигровая балка сейчас – опасное место. Там свои хозяева. Все в их руках. И оружие, и «пудар», и гостей они переправляют. Дай Бог вам с ними не столкнуться. Потому и советую – переходите Пяндж засветло. Ночь – их время. И никто не мешает? Потихоньку возвращаетесь, да? Наджибу без вас конец.
– Не знаю, – приложил руку к сердцу Акбар. – Говори, куда людей выводить?
– Через час. Здесь на мосту. Подойдет грузовик, «Йокогама». Ложитесь в кузове. К водителю не подходить, не разговаривать. Где остановится – вылезайте без вопросов. Там, увидишь, старая кошара. Можно переночевать. Место спокойное. Хлебом клянись, что так сделаешь.
– Патроны дашь? Пять сорок пять. Цинк? И гранат десятка два? Видишь, теперь я у тебя прошу.
– Дам. Этого добра теперь у нас много. Плохо умирать безоружным. Прощай. Я добро помню, – Шерахмад протянул руку. – Сын Карима – теперь мой сын.
Аллахвердиев, преодолевая внезапно нахлынувшую слабость, спустился с насыпи к Рубцову.
– Ну, Коля, теперь давай назад, один, здесь у них все под контролем, пусть Горшенев под берегом, как мы шли, выводит сюда бойцов. Да чтобы по кустам не шмальнули. Шеровцы здесь оборону держат.
– Что еще сказать? На чем сошлись?
– На середине. Теперь, Коля, международный сигнал бедствия звучит так: «Спасите наших, «духи». Давай, хирург, у нас минут сорок в запасе.
– Какой я хирург, – засмеялся Рубцов. – Я, товарищ майор, бывший комсомолец батальона. И вы про меня даже, наверное, слышали. Ну, тот, что гранату замполиту полка подбросил в модуль. Вот, не посадили, в Термезе оставили, а тут такое дело.
– Там же без жертв обошлось?
– Да все бы нормально, только комиссара гребаного в комнате не было. А в соседней – зампотыл с «пэпэже» барахтался. Она и выскочила в простыне, всему модулю на потеху. Вот этого и не простили потом. Значит: спасите наших, «духи». Афганский SOS? Надо запомнить.
НА КРУГИ СВОЯ…
Велик был соблазн выкинуть из кабины этого странного водителя и рвануть на край прибрежных болот, а там как повезет. Но умен был Шерахмад. Дверка со стороны пассажира ручки не имела, а худой, как смерть, узбек за огромной баранкой в ответ на знаки Рубцова открыть кабину оскалил лошадиные зубы и поднял с сиденья «букет» из двух шашек, батарейки и электродетонатора. Больше вопросов не было.
– Акбар, а что, если этот местный Махно нас просто загоняет, куда ему выгодно. Подальше от себя, а сам потом сдаст? Кто мы ему, в конце концов?
– Допускаю, Миша. Избавиться от нас – желание законное. Шер помнит, как их гоняли за наших пленных или перебежчиков. Труп, но отдай. И приказ «семерки» о смертной казни за уничтожение советских пленных вряд ли отменили – «духи» еще те бюрократы. Но Шер чего-то боится не меньше, чем налета на кишлак. То, что он посадил этого отмороженного за руль, – понятно. Не верит, что в кошаре остановимся. Давай так – пусть думает, что идем мы по его плану. А там видно будет.
– Ну и гостинцы! У них что, Великий пост начался? – Рубцов, забравшийся в кузов, потряс потертым ковровым хурджином. – Лепешки, орехи, кишмиш. А это что? Рис? Плов делать будем? А чего же тогда баранины не дали?
– Ждут, когда из нас шашлык сделают, – усмехнулся Горшенев. – Коля, что еще там есть?
– Два баллона, веревка, кусок бревна, две лопаты нерусские, брезента кусок. Цинк вспоротый, патроны и раз, два, три и три еще – шесть «эфок». Запалы в тряпке. Чай, кажется, в пакетике. Канистра с водой. Все.
– Грузимся, Миша, – Акбар подтолкнул Горшенева к машине, – нельзя тут стоять долго. Езды минут сорок. Обзор хороший. Но пусть бойцы в оба глядят.
Вросшая в землю кошара могла бы стать идеальным пристанищем, если бы не одно обстоятельство: она стояла как шиш посреди чистого поля. Да и судя по свежим следам, сухой золе костра, люди здесь бывали частенько. Особенно насторожили Горшенева окурок «Кента» и обрывки желтой клейкой ленты, какой обычно в караванах обматывали коробки с аппаратурой и сигаретами. Похоже, Шерахмад предложил им расположиться в перевалочном пункте – приграничном караван-сарае. А как нагрянут настоящие хозяева?
– Не нравится мне здесь, – категорически заявил Горшенев Рубцову и Аллахвердиеву, провожавшим взглядами «Йокогаму», водитель которой, подрулив к кошаре, даже двигателя не глушил и баранки из рук не выпускал, только мотал лошадиной мордой, мол, выметайтесь.
– Я вот думаю, когда они нас будут крошить? Засветло пойдут? Эта халупа развалится от пары гранат. И уходить вот так сразу нельзя. Не знаю, откуда, но ведь наблюдают же.
– Тогда пошли рис варить, – Рубцов шагнул к кошаре, – костерчик разведем, окопаемся для вида. Пусть думают, что мы здесь на ночь остаемся.
– Да, комсомолец, если вернемся, иди в командиры. В армии лучше всего быть командиром. А пока тебе, Миша, решать. Я без мандата здесь, но начало плана хорошее. Дальше что?
Джума закинул автомат за плечо:
– Ну, если командиром быть хорошо, тогда и слушайте. Рубцов, положи всех спать. Лепешки, орехи подели. Воду проверь, не подсыпали чего? Разлейте по флягам, часть в канистре вскипятите – чаю попить. Костер разжечь и держать поярче. Два костра. Маяки, а не костры. Назначь впеременку ковырять землю по углам кошары, пусть делают вид, что окапываются. Начнет смеркаться – подъем, и бегом к родной земле. И есть у нас на отдых – три часа от силы.
– А костры горючие зачем? Да еще два?
– А затем, чтобы их приборы ночного виденья ослепли. И еще: будем отходить, свали все барахло в кучу, а вниз пару «эфок», понимаешь? Им подарок и нам сигнал, в случае чего. Только поумнее спрячь, нынче народ пошел недоверчивый.
Чаю никто не дождался. Пожевали черствых пресных лепешек, досталось всем по горсточке кишмиша и грецких орехов. Расстелили брезент и, выложив автоматы у головы, забылись в обморочном сне. Единственное, что успел Рубцов, – заставил набить магазины и рассовать оставшиеся патроны по карманам. Правда, перед этим он проверил за кошарой их пригодность, да и парочку запалов шерахмадовских сжег. Осторожно так закрепил в стене и веревкой чеку выдергивал. Битый комсомолец! Не одни мы поставляли начинающим моджахедам патроны, которые разносили ствол при первом же выстреле, ручные гранаты, взрывающиеся в руках, шнуры, детонирующие в оболочке огнепроводных, и прочие игрушки дьявола. Правда, Акбар как-то участвовал в дознании, когда двух бойцов обвинили в продаже патронов и судили, несмотря на то, что было доказано – они эти патроны в чайнике варили. Оружейники сказали, что на «пять сорок пять» это не действует. А может быть, слабо кипятили?
К закату развиднелось и, едва солнце ушло за Зави-Зард, в вышине задрожали обманчиво крупные звезды.
– Пора, – поднялся от костра Горшенев, – пойду поднимать народ. Звезды – это хорошо, не заблудимся. Вон Полярную как видно, лучше, чем в планетарии. Пойдем, Коля, готовь свой подарок возможным гостям.
– Сейчас, секунду, – Рубцов запрокинул голову к небу, – я вот Большую Медведицу еще могу найти, Марс отличаю, потому что красноватый. А остальное – тьма сплошная. А вы, товарищ майор? Вот слева от
