сам лихорадочно думал: «Как же мне оставить бабку в этой комнате?»
– Да, вы действительно промокли! – разглядела Октябрина Пахомовна. – Снимите пиджак, повесьте на спинку стула.
– Есть такое, промок, – улыбнулся он, снимая пиджак. Вдруг вспомнил, что купил бабуле шоколадку, достав плитку, протянул ей: – Чуть не забыл… это вам.
– О! – приятно удивилась она. – Вы так внимательны… Спасибо. Обожаю шоколад.
– А не испить ли нам чайку? Вы не будете возражать, если я поставлю чайник?
– Мне неудобно вас утруждать… вы ведь гость…
– Ничего, ничего, я сам похозяйничаю. Где у вас кухня?
– Выйдете в коридор, потом идите к входной двери, за нею кухня.
Он нашел закуток, в котором располагалась кухня невероятной формы – треугольником. Среди завалов из посуды, стеклянных банок и кастрюль с трудом отыскал чайник, вскользь отметив, что Инна неряха. Да, да, в таком убожестве и неопрятности содержать кухню – надо быть редкой пофигисткой. Но не это его занимало, а как сделать обыск в ее комнате. Никита поставил чайник на плиту и на цыпочках прошел через так называемый зал в спальню Инны. Метнул взгляд в одну сторону, в другую, запоминая расположение мебели, чтоб в следующий раз прямиком двинуть в нужную точку, вернулся к бабуле:
– Простите, чашки где взять? Я не заметил их на кухне.
– В шкафу над раковиной. Или нет! Для гостей у меня специальный сервиз, он стоит в зале, в серванте.
Никита вернулся в зал, сдвинул в сторону стекло, задребезжавшее в рассохшемся серванте, глянул назад – вдруг бабка его видит. Нет, он вне поля ее зрения…
Теория обмана значительно сокращает время ожидания, а состоит она из простейшего правила: движение и движение. Можно занять себя делом, но не сидячим, лучше идти или бежать из пункта А в пункт Б, таким образом убивается два зайца – время пролетает не столь заметно и к цели приближаешься. Алиса отправилась в суши-бар пешком, но недооценила непогоду, в результате ноги быстро вымокли до колен, несмотря на купол зонта над головой. Дождь шпарил вовсю, не утихая, а, наоборот, набирая мощь, да и похолодало значительно. Потоки с рычанием катились вдоль дорог – не обойти, не перепрыгнуть, сначала Алиса обходила их, потом поняла, что толку мало, и, закатав штанины джинсов, смело шагала в образовавшиеся реки, не сняв босоножек. Как ни велико любопытство, а мозги полностью не выбило, Алиса не забыла захватить электрошок и была более-менее спокойна. Она порядком продрогла, а до бара еще идти и идти…
В суши-баре, задержавшись у входа, Алиса окинула вопросительным взглядом зал, мол, кто меня здесь ждет? Но никто не поднялся навстречу, на нее вообще не обратили внимания малочисленные любители японской кухни, тогда она присела с краю за столик и приготовилась ждать, осматриваясь. Тихая, тягучая музыка разливалась по затемненному залу, подсвеченному синими и красными фонариками…
– Этот Лесков когда писал? – спросил Никита, бесшумно двигаясь в комнату Инны. Его не интересовал Лесков и что он там накатал в часы досуга, но бабуля будет говорить и не услышит, чем занимается гость.
– Он из старых писателей, – доносился голос Октябрины Пахомовны. – Жил и писал в девятнадцатом веке…
Никита заглянул под кровать, там чаще всего хранят в чемоданах вещи, когда не хотят, чтоб они бросались в глаза. Чемодан стоял, но был пуст. Теперь шкаф. Никита одним движением распахнул створки, они все равно скрипнули…
– Если б не титаны, – слышал он, – такие, как Достоевский, Толстой, Чехов, то Лесков по праву занял бы одно из ведущих мест в русской литературе…
А одежды у Инны немного. Никита просматривал каждую вещь, висевшую на плечиках, быстро отодвигая ее в сторону.
Платье. Еще платье. Кофточка. Юбка…
М-да, вкус у Инны… Тряпки вне стиля, вне времени, то есть такое могла носить женщина в сорок пятом году, и в семидесятом, и в девяностых. Но женщина, которой наплевать на себя.
Брюки с пиджачком… Утиль, можно сказать. Платье… Теплых вещей нет. Наверное, в антресоли.
Что тут внизу? Баул. Но пора и бабуле показаться, а то заподозрит неладное. Никита метнулся в «зал», взял чашки и принес в спальню:
– Мы у вас будем пить чай?
– Как пожелаете.
– Тогда, конечно, у вас. – Он огляделся, куда бы пристроить чашки. – Вам же трудно передвигаться, а здесь… уютно.
– Принесите журнальный столик из зала, у окна стоит, – распорядилась Октябрина Пахомовна.
Столик перенес и отправился на кухню проверить, закипел ли чайник, который сигнал не подаст за неимением свистка. Чайник не закипел, есть время. Никита принес торт и торжественно вручил Октябрине Пахомовне:
– Я как угадал. Вот, это к чаю.
– Да что ж вы так тратитесь! – всплеснула она ручками. – Ей-богу, торт – лишняя роскошь.
– Но вы же с Инночкой любите сладкое, – улыбался в ответ Никита самой обаятельной улыбкой, на какую был способен. – Я тоже. Нарежьте, а я покараулю чайник и заварю чай.
– Никита! – задержала она его. – Нож принесите.
– Ах да! – стукнул себя по лбу он. – Забыл. У меня недостаток – задумываюсь на ходу. Я быстренько…
Девчонка и паренек наискосок от Алисы тыкали палочками в тарелки и хихикали, когда еда падала назад. Юноша оказался изобретательней, начал накалывать кусочки на одну из палочек и отправлять в рот, девочка прыснула, однако опыт переняла. От них Алису отвлекла официантка:
– Вас просили пересесть за тот столик.
Она указала на довольно темный угол, со своего места Алиса лишь увидела, что там сидит женщина в темной одежде, и все. Но, приближаясь к ней, рассмотрела подробности: женщина брюнетка со стрижкой каре, закрывавшей полностью лоб и почти половину лица, может быть, это парик, но тогда очень хорошего качества. Она не сняла темные очки, которые в сочетании с темно-бордовой помадой и прической обезличивали ее, делали похожей на фигуру с пошлого рекламного плаката. На ней были коричневый тонкий свитер и черные брюки, женщина облокотилась о стол, ногу закинула на ногу. В общем, незнакомка чувствовала себя гораздо вольготней Алисы, которая остановилась перед ней, как школьница перед злой училкой.
– Вы пригласили меня?
– Да, я, садись, – сказала она фамильярно, или так показалось Алисе. – Что будешь пить и есть? Не стесняйся, я оплачу.
– Не откажусь от горячего чая, – усаживаясь, поскромничала Алиса, не желавшая остаться в долгу у незнакомки.
Брюнетка подозвала официантку, заказала чай и пирожные, потом сунула в рот сигарету, протянула пачку Алисе.
– Я не курю, – отказалась та. – Что вы хотели мне сообщить?
– Терпение, детка, терпение.
Брюнетка, не назвавшая своего имени (хотя бы для приличия назвалась чужим), щелкнула зажигалкой, втянула дым и выпустила густую струю. Безусловно, она смотрела в лицо Алисе, изучала его, как изучают божью коровку. За темными стеклами глаз не видно, но иногда по губам неплохо определяется отношение и состояние, именно губы дали понять, что брюнетка чувствует свое превосходство, одновременно напряжена. А Алиса тоже, не стесняясь, уставилась в ее очки с немым вопросом: ну-с, дальше-то что?
– Скажи, у тебя со Старцевым вась-вась, да? – вдруг спросила брюнетка.
Алису задел и тон, и беспардонность, с какой абсолютно чужая женщина вторгается в ее личную жизнь, поэтому она перешла на холодные нотки:
– А что означает ваше вась-вась?
– Будто не знаешь, – хмыкнула та, затягиваясь сигаретой. – Ну, шуры-муры и тому подобное. Спишь с
