Матери врать надо».
— Думаю, что шеф правильно рассуждал. И еще он бы закончил так: «Хотите заниматься видимостью работы? Не советую», — дополнил Конрад. — Ты помнишь, при одном из разборов дела он сказал, что мы выйдем на непростые фигуры германской разведки?
— Если мы с тобой будем так много цитировать шефа или выражать свои мысли под маркой его изречений, то смотри, можем и перестать быть понятыми, — заметил Казик.
— Ладно, не будем зарываться, но и пугаться-то нам некого. Дело общее.
— Это ты так думаешь. Однако учти, новое начальство обычно начинает с того, что забраковывает дела и особенно методы старого, — учил Казимир, — хотя само в профессиональном плане еще «плавает».
— Слушай, у нас свои дела: Зарс — раз, бывший Граф, а ныне гражданин Шелестов Петр Анисимович — два. Я его тоже беру на себя. За тобой славная тройка из купе вагона Рига-Гамбург: Лицис, Кромс и этот, как его, когда Зарс чуть не забыл, что купе обычно рассчитано на четверых и выдал нам еще напоследок Брокана Антона, поехавшего учиться в Римскую духовную академию. Попозже перераспределимся. Согласен? — спросил Конрад.
— По рукам. Но это надо доказать еще, что Шелестов в прошлом носил дворянский титул, — пожал плечами Казик.
— Возможно, я этого и не докажу. Он из крестьян, откуда-то из-под Запорожья, это точно. Рассказывать прямо, как его абвер ввел в лагере в дворянское сословие и при этом он потерял свою невинность командира Красной Армии, — смысла особого у него нет. Но с фактами ему придется считаться, — ответил Конрад.
— Слушай, а ты на Артиллерийской давно был?
— Ты имеешь в виду у Елены и Анны? Я стараюсь там не бывать. Зачем расстраивать людей? Они же не помнят, кто привел туда этого турка. Им было не до него. Гостей полно, как хороших знакомых, так и не очень. Невеста с женихом заняты друг другом, Анна была на подхвате.
— Интересно, участвовал ли он потом в их допросах?
— Тогда бы вспомнили. Рагозина и Штайера они помнят отлично.
— Ты упоминал, что жена бухгалтера Лидумса всю жизнь практически у окна просидела, будучи парализованной. А дом-то наискось, почти напротив, — задумчиво произнес Казимир.
— Прошло семнадцать лет! Это нереально.
— Подожди, подожди! Представь себе: жена бухгалтера была тоже на семнадцать лет моложе. Свадьба напротив в доме запоминается. Улица тихая. Сколько на этой улице было свадеб во время войны? Сделай снимки сильно увеличенных голов Эриса и Графа со свадебной фотографии. Это все неофициально покажешь. Попробуй.
— Ну что ж, уговорил. Попробуем. Ты посмотри лучше сюда. Этот ворох — копии его автобиографий после войны. И ни в одной не пишет, что участвовал в деятельности «Рижского партизанского центра», — воскликнул Конрад. — О чем это говорит?
— Парирую. Организация-то оказалась аферистов. Стеснялся. На себя тень бросит.
— Откуда же ему было знать об этом?
— Руководство партизан поделилось. От тех же Балода и Грома.
— Но все равно задания «центра» выполнял, под его флагом в отряд шел. Мог и попытаться опровергнуть такую характеристику, — не сдавался Конрад.
— Не в его интересах это было. Для него главное — проникнуть в отряд. Он проник. А дальше, как все. Что он тебе будет писать: вступил в патриотическую организацию, а потом выяснилось, что это группа аферистов? — настаивал на своем Казик.
— Все у тебя славно выходит, но вот в автобиографии сорок третьего года он указал, что с мая сорок третьего работал в Риге в партизанской организации, — и Конрад выложил на стол найденный документ. — Сколько за этими его походами тайн скрывается! Послезавтра начнем с ним первый разговор.
Петр Анисимович явился точно вовремя. Как важную фигуру Конрад его встретил. Пока ждали лифта, он успел уже назвать пару фамилий партизанских вожаков, а в кабинете сыпал их именами, показывая этим свое панибратское знакомство с ними. Был Петр Анисимович подвижным, выцветшие голубые глаза смотрели живо, но немножко испуганно. Можно было предположить, что в молодые годы он был привлекательным парнем.
— Итак, начнем. Скажите, Петр Анисимович, почему вы носите не принадлежащую вам фамилию?
— Как это?
— Да так. Ваша настоящая фамилия Шелест. В оккупации, в отряде вы были Шелестом, а после войны появился в Риге гражданин Шелестов. Метаморфоза, да и только!
— Ну, две буковки прибавились. Это когда паспорт выдавали первый после войны, в 1944 году. Дописали по ошибке. Так и пошло. Я тоже заметил, а мне сказали, какая там разница.
— Вот здорово! Постеснялись, значит, другой бланк заполнить. Следовательно, вы и в партию вступили под чужой фамилией и должности руководящие занимали не под настоящим именем, разве не так?
— Ну, если так строго судить…
— А как судить по-вашему? Мало того, что вы себе фамилию поменяли, но везде и о родителях во всех анкетах пишете как о Шелестовых. К чему бы это, позвольте вас спросить? Это же суперложь!
— Это… это, чтобы путаницы не было. У меня так, у родителей — эдак. Пусть одинаково будет, иначе же нельзя.
— В логике, только в логике неправды вам не откажешь. Естественно, любой удивится, когда прочитает, что у матери с отцом одна фамилия, а у сына — иная.
«Да, — подумал Конрад, — этот себе присвоил чужую фамилию и жил припеваючи, а бедняга Кульчицкий сам отказался взять в руки не положенный ему паспорт и благодаря этому не получил так долго ожидаемой свободы, которой был лишен по несправедливости».
— Скажите, Петр Анисимович, где и когда вы поступили на службу к немецким властям?
— Как это? Я же по заданию, как его, Шабаса Ивана внедрился в батальон охраны здесь, в Риге, когда меня перевели.
— Вас одного перевели или других тоже?
— Вот это я не помню.
— Неужели такое обстоятельство забыли? — пытался нащупать хоть какого завалящего свидетеля по моменту перевода Конрад.
— Совершенно вылетело из головы.
— Откуда же перевели?
— Из Валги, из лагеря.
— И год?
— В конце сорок второго — начале сорок третьего года.
— С ваших слов, сколько раз из лагеря в Валге вы бежали?
— Да раза три бежал, ловили, в тюрьме, карцере сидел. Страшное время было, сколько лишений перенес.
— Здорово у вас получается. Бежал, бежал, в карцере отсидел 21 сутки. Причем ведь помните, что не 20 суток, а в других случаях память отшибает у вас. В тюрьме побывали и… в унтер-офицеры выбились, с правом ношения оружия и свободного передвижения согласно местным предписаниям, а?
— Это вы вспомнили про этот аусвайс? Я его сдал в отряде и все объяснил там.
— Все, да не совсем, гражданин Шелест. Из карцеров и тюрем в унтер-офицеры не производят. Не было такого. Без особых заслуг, конечно. К тому же опять вы врете, как сивый мерин, Петр Анисимович, — уже зло бросил Конрад.
— Как, как вы сказали?
— Как врете? Как сивый мерин. Довольно изощренно, но я вас опровергну. Аусвайс вам выдан был когда? 1 августа 1942 года, т. е. когда вы считались еще за лагерем № 351 в Валге, и удостоверение подписано тогдашним начальником лагеря подполковником Ярцибекки там, в Валге. Начальником лагеря
