Про войну

Про войну

Дмитрий Гайдук

А вот как было на войне, мне мужик один рассказывал. Пришли, короче, гады немцы и завоевали весь город. А все конкретные партизаны убежали в лес, там запрятались и сидят. И вот они, значит, сидят, а тут у них сгущёнка кончилась. И тушонка кончилась. И хлеб весь кончился. И сало кончилось. И картошка кончилась. И огурцы кончились солёные домашние. И повидло кончилось. И колбаса кончилась. И беломор они весь скурили — короче, как дальше жить. И вот они начинают совещаться, чтобы разведчика в город послать, потому что ну короче.

А разведчик идти обламывается. Говорит: ну, что вы, чуваки, в натуре? Там же немцы, они же меня убьют и съедят. Это же гады немцы, они же любого партизана на раз выкупают, что он партизан, и сразу вяжут без разговоров. А главный партизан говорит: без измен, чувак! Слы, чувак, в натуре: без измен! Это всё чисто гонево, что они такие врубные, а на самом деле они, ну, ты понимаешь. Короче, надень, братишка, темные очёчьки, зашифруйся слегонца, и никто тебя не выкупит, что ты партизан. И ходи немножко ровнее, и это. Да… Ага! За базаром следи, короче. А лучше вобще молчи, и, главное, смеяться не надо, понял? Нету там, в натуре, ничего смешного. Ну, подумаешь, ну, немцы. Ну, ходят, ну, по–немецки говорят… В конце концов, у каждого своя шиза, и нечего с них смеяться. Они, может быть, тоже с нас смеются. Ну, так они же по–цывильному смеются, а не так: ГЫ–ГЫ–ГЫ! А ты лучше вобще не смейся, и за базаром следи, и никто тебя не выкупит.

Разведчик говорит: это как–то сильно поморочено. И не смейся, и за базаром следи, и ходи ровнее… Это ж каким монстром надо быть, в натуре. И ещё темные очёчьки. Так они же меня по очёчькам сразу и выкупят, что я партизан конкретный. А главный партизан говорит: спокойно, брат, никто тебя не выкупит. А разведчик: а ты уверен, что никто меня не выкупит? А главный говорит: сто процентов уверен. Что тебя никто не выкупит, если ты сам не спалишься. А разведчик ему отвечает: ну, вот, если ты уверен, что не спалишься. А я за себя ни фига не уверен. Ты, если уверен, бери мой рюкзак и иди туда сам, если ты уверен, что ты не спалишься. Потому что ты на меня посмотри и на себя посмотри, кто из нас более по– цывильному выглядит.

Тут все партизаны начинают на главного наезжать: в натуре, Славик, в натуре! У тебя одного из нас цывильный вид сохранился, и по прикиду, и вобще. И, короче, с такого коллективного наезда дружно выписывают главного в разведку. Дают ему рюкзак, собирают бабки, суют в карман пакаван килограмма на два. И выписывают его в разведку.

И вот он идёт по шпалам в город. Потому что ночь кругом, дизеля не ездят, а он идёт себе по шпалам. Идёт, значит, он идёт, и вдруг только: хлоп! хлоп! хлоп! Кто–то его сзади по жопе хлопает. А он идёт и думает: и кто это там меня хлопает? По жопе? Турист, наверное. Нет, наверное, точно турист. Идёт, короче, сзади, и по жопе хлопает, чтобы я обернулся. А я вот не обернусь. В натуре, какой мне понт оборачиваться? Без понтов, в самом деле: ходят тут всякие туристы галимые, а я ещё буду на каждого оборачиваться. Вот это мне больше делать нечего, только идти и на туристов оборачиваться. И идёт дальше, не оборачивается.

Тут его опять сзади по жопе: хлоп! хлоп! хлоп! А он идёт и думает: нет, это уже не турист. Турист нормальный уже давно бы обломался. Это всё–таки медведь. Большой такой медведь, килограмм на триста. Идёт сзади и хлопает. Хлопает, бля, и хлопает! Сейчас вот обернусь, пошлю его на $$$ и дальше пойду.

И вот он оборачивается и говорит: «Медведь, иди на $$$!» Смотрит, а там паровоз. Упёрся ему носом в жопу и гудит, аж разрывается. А с кабины машинист знакомый высовывается. Кричит: Эй, партизан! Куда собрался?

Партизан ему говорит: в город иду. В разведку. А машинист говорит: ну, ты, в натуре, умом поехал! Там же гады немцы, они же тебя сразу повяжут. А партизан говорит: не грузи. Ничего они меня не повяжут, я же смотри как зашифровался. Прямо как цывильный гражданин, и по прикиду, и вобще. А машинист говорит: цывильные люди паровозы жопами не останавливают. А партизан говорит: ещё и как останавливают! То ты просто цывильных людей не знаешь. Ты лучше, давай покурим, а потом ты меня в город отвезёшь, а то я задолбался уже идти. Иду, блин, как дурак последний, уже три часа подряд, а тут ещё кто–то по жопе хлопает: знаешь, как раздражает! Машинист говорит: ладно, давай покурим.

Короче, приезжают в город оба в хорошем настроении и идут в гости к подпольщикам. А подпольщики сидят у себя в подполье и пишут воззвание к народу. Уже неделю пишут, и всё без понтов. То у них гитара попсуху конкретную гонит, то вокалист лажает, то барабаны что–то левое стучат, прямо как об стенку горохом. Короче, школьная самодеятельность. А им же хочется крутое воззвание, чтобы как Боб Марли, или Питер Тош, или хотя бы как Джа Дивижын. А у них ни фига не получается. И вот они в депресняке уже неделю, бухают со всех сил, ну конечно. И пишут своё воззвание. А тут к ним в гости приходит партизан с воот таким пакаваном травы. И говорит: обломайтесь, чуваки, давайте покурим.

И вот они покурили, а потом взяли инструменты и как начали оттягиваться! В полный рост! Такое воззвание пошло, куда там тому Бобу Марли! А тут соседи, суки, услышали, и сразу гадам немцам позвонили: приезжайте, у нас тут среди ночи шумят, хулиганят, спать не дают.

Приезжают, короче, немцы. И говорят: ну, вас, подпольщиков, мы уже знаем. И последний раз предупреждаем: смотрите, короче, у нас. И тут они замечают партизана. И говорят: а это ещё кто такой? А подпольщики говорят: это братишка из Миргорода приехал, в институт поступать. А немцы: знаем мы ваших братишек! Это же, по глазам видно, что партизан. Короче, говорят, одевайся, парень, и поехали с нами в гестапо.

Приезжают они в гестапо и говорят Мюллеру: вот, короче, партизана привезли. А Мюллер говорит: о, клёво! Партизана привезли! Сейчас мы его будем пытать. А партизан говорит: ну, ты, начальник, в натуре прямо садист! Чуть что, так сразу и пытать! Давай лучше покурим. А Мюллер говорит: покурить мы всегда успеем. Ты давай рассказывай, где твои партизаны прячутся. Партизан задумался, и вдруг говорит: во! Вспомнил! В лесу они прячутся. А Мюллер говорит: ты давай конкретнее, конкретнее давай, а то в лесу, мы и сами знаем, что они в лесу. Партизан ещё раз подумал и говорит: ну, знаешь, короче. Вот это как в лес зайдёшь, так сразу направо чуть–чуть, а потом на просеку и прямо, прямо, прямо, прямо, прямо… стоп! Там же где–то ещё раз свернуть надо. Та, ладно, короче, по просеке, это галидор сплошной, там вобще короче дорога есть, только это надо вспомнить… Сейчас, короче, покурим, и я всё нормально вспомню. А Мюллер говорит: не! Курить мы не будем, а будем мы тебя пытать. Тогда ты точно сразу всё вспомнишь. И перестанешь тут мозги нам вкручивать про просеки и магазины.

А партизан ему говорит: ну, ты, начальник, в натуре, гонишь. Ты же мужик нормальный, что ты, в самом деле, прямо как фашист какой–то? Пытать, пытать… Ну, на, вот! пытай меня, сволочь немецкая! режь меня на части! ешь меня с гамном! мне всё ПО $$$! я ПАРТИЗАН! я твоего гитлера В РОТ $$$$! И не дожидаясь, пока его начнут пытать, хватает, короче, со стола бритву и режет себе руку в десяти местах. Тут все гады немцы на измене хватают его за руки, забирают бритву и говорят: успокойся, чувак! Давай лучше, в самом деле покурим. А он орёт: суки! фашисты! маньяки конченые! — и пытается себе горло зубами перегрызть. Тут гады немцы привязывают его к стулу, так он вместе со стулом на пол падает и лупит головой об цемент. Тут даже Мюллер в натуре перестремался и кинулся звонить на дурдом.

И вот приехали суровые санитары, обширяли партизана галоперидолом, погрузили в машину и увезли на дурдом. А на дурдоме психиатор ему говорит: ну, и чего ты вот это, в самом деле? Партизан говорит: а чего они гонят: пытать будем! пытать будем! И покурить не дают, суки, уроды, немцы позорные. А врач говорит: какие такие немцы? Нету здесь никаких немцев.

Партизан говорит: ха! Вот это залепил, братишка. Как это, немцев нету? Если я же их сам видел. А психиатор ему говорит: мало ли, что ты видел. А партизан говорит: так я же мало того что их видел. Они же меня ещё и повязали. А психиатор: кто ещё тебя вязал? Никто тебя не вязал, это ты всё, парень, гонишь.

Партизан говорит: это ещё кто из нас гонит. А кто меня тогда, по–твоему, на дурдом отправил? А