нескольких уколов врачу удалось немного сбить жар.
Таня обнаружила себя в комнате с высокими потолками и голубыми стенами, при первом же взгляде на которые подумала о больнице. Повернув голову к окну, девушка увидела, что за ним совсем темно. В комнате никого не было, и лишь бесшумно работающий в углу крохотный телевизор свидетельствовал о том, что сюда кто-то все-таки заходил. Она приподнялась на локте, сразу ощутив сильное головокружение.
«Они отвезли меня в больницу или я все еще в консульстве? Ничего не помню, весь день выпал». Она в самом деле не могла восстановить цепь событий, начиная с того момента, как начала рассказывать помощнику консула свою историю. Александр присутствовал при этом и очень ей помог своим свидетельством, а потом исчез, даже не попрощавшись толком. При этой мысли Таня села на постели, спустив босые ноги на холодный мраморный пол. «Я одна! Даже не знаю, где я! Мне нельзя быть одной, иначе эта ночь может стать последней... Вчера Оля, сегодня я... Меня не будут охранять, они мне не поверили!»
Она с горечью вспомнила, как попыталась рассказать все, что случилось с ней за прошедший день, и как сама умолкла, понимая, что без доказательств ее рассказ ничего не стоит. Она не могла предъявить ни пропавшего медальона, ни стертой надписи на зеркале, ни свидетельства своей погибшей спутницы. В чужих глазах ее история выглядела плодом воспаленного воображения, что было неудивительно для человека, только что пытавшегося свести счеты с жизнью. «Я уже сама не знаю, было все это или только приснилось?!» – в отчаянии подумала она.
Дверь ее палаты отворилась, и на пороге появилась маленькая полная женщина с приветливым круглым лицом. Увидев, что Таня сидит на постели, она засуетилась и подбежала к ней, смешно всплескивая коротенькими пухлыми ручками:
– Нельзя, нельзя, ляжте!
Так и произнесла «ляжте», и от этого у Тани почему-то потеплело на сердце. Она улыбнулась и послушно забралась под одеяло. Женщина поправила ей подушку и погрозила пальцем:
– Будете прыгать, попадете в больницу! И так хотели увозить, но доктор сказал, пока прямой опасности нет.
– У меня страховка утонула, – еле слышно пояснила Таня. У нее сильно сел голос, и горло было больно сдавлено. – Так что все равно нельзя в больницу, денег нет!
– Ах ты, бедная! – от души посочувствовала маленькая женщина, мигом перейдя на более фамильярное обращение. Присев на край постели, она склонилась над девушкой и заговорщицки поинтересовалась: – Неужели ты правда в воду бросилась? Тут говорят, у тебя парень погиб? Милая, все равно, нельзя же так! Ты бы о родителях вспомнила!
Таня закрыла глаза. Отвечать не было ни сил, ни охоты. Она понимала, что ее сиделка сама желает верить в свою версию и разубеждать ее бесполезно. Та с воодушевлением о чем-то говорила, а девушка, не слушая ее, думала о своем. «Александр сказал, что на этом пароме всего одна лестница на верхнюю палубу, как раз та, что была у меня за спиной. Он поднимался по ней, и успел услышать мой крик, когда я упала. Самого падения, правда, не видел. Он сразу бросился за мной и, думаю, по сторонам оглядываться не стал. Значит, тот, кто меня столкнул, был в этот миг рядом, на палубе, и если бы Александр хоть голову повернул, он бы его обязательно заметил. Когда мы оба оказались в воде, этот человек вернулся в салон и, не привлекая к себе внимания, смешался с остальными пассажирами. Александр сказал, что знал всех в лицо, кроме меня. Это кто-то местный. Если бы он был русский, я бы о нем уже слышала от Матильды и Ольги. Это грек! Грек из Мармари, ясно как дважды два! Не зря у меня там зуб на зуб от страха не попадал! Я его спиной чувствовала, и тот мужчина за дверью мне не привиделся! В отеле он просто не решился напасть! Но как я все это докажу?»
– Твои вещи я высушила, – расслышала она окончание обращенной к ней речи и повернула голову:
– Вы можете мне их принести?
– Зачем? – насторожилась женщина, пристально вглядываясь ей в глаза. – Ты же не собираешься вставать? Знаешь, какая у тебя температура? Не надо бы говорить, да ладно...
– Я сама чувствую, что высокая, – перебила ее Таня, стараясь придать лицу как можно более невинное выражение. – И бежать не собираюсь, все равно некуда. Мне просто хочется, чтобы вещи были со мной.
– Нет, дорогая, – решительно ответила та и с суровым видом встала с постели. – Ты здесь под мою личную ответственность, вот утром сменюсь, делай что хочешь! Ну и шуму здесь из-за тебя было! Весь вечер то на Эвию, то в Москву звонили... Что ты натворила-то?
– Пока ничего. – Таня со вздохом откинулась на подушку. – Скажите, здесь хотя бы охрана есть?
– Ну разумеется! А ты чего боишься? Я здесь третий год горничной служу, еще никто к нам с улицы не врывался... Ты бы постаралась поспать. – Ее голос снова сделался ласковым, уютно-домашним. – Хочешь, чаю с медом сделаю?
Девушка отказалась и, отвернувшись к стене, закрыла глаза. Тревога не оставляла, ее еще больше усугубляло то, что на дворе стояла ночь, место было совершенно незнакомое, а у нее не было на худой конец даже одежды. Коротенькая и слишком широкая ночная рубашка, которую обнаружила на себе девушка, явно была пожертвована кем-то из сотрудниц консульства, возможно, ее добровольной сиделкой. «И все же здесь ему не так легко до меня добраться, – утешала себя Таня. – Вчера ночью, когда я бежала по ночному Мармари, опасность была куда больше!»
– Вот жалость, что ты паспорт и билет в куртку не положила! – говорила тем временем горничная, присаживаясь к столику у окна и слегка прибавляя звук у телевизора. Он ловил первый российский канал, где как раз начиналось некое юмористическое шоу. – Уж я все карманы вывернула, думала, что-нибудь найду, да там только одна визитка и московский проездной... Проездной пропал, покоробился, а визитку я высушила, как ничего не было. Смотри!
– Что за визитка? – Таня обернулась и протянула руку. – Ах, это... В самом деле, лучше бы я в тот карман свой паспорт положила! Тонуть, так вместе!
– Выбросить, что ли? – Горничная потянулась к ней, но Таня отдернула пальцы с зажатым в них клочком плотной бумаги.
– Нет, это нужное. Мне тут на Эвии один «живой труп» поручение в Москву дал. Жалко, надо помочь.
– А ты их не жалей, – откликнулась горничная, снова усаживаясь перед телевизором. Термин, примененный Таней, не вызвал у нее никаких вопросов, она поняла его сразу. – Денег куча, и все ворованное! Домой они вернуться боятся, здесь ими все брезгуют, ясно же, с кем дело имеют! Трупы и есть, самые настоящие! У многих и документы новые, а по старым они умерли. Не связывалась бы! Неизвестно еще, во что втянут!
«И Оля то же говорила, – подумала девушка, кладя визитку на ночной столик, рядом с лекарствами. – Да и своих дел полно!» Она словно наяву увидела нервную рыжую даму, подсевшую к ним в кафе, ее морщинистые загорелые руки с ярким маникюром, слегка дрожавшие, когда та писала свой телефон на обороте визитки, вспомнила неискренне-широкую улыбку, с которой дама просила о помощи... «Но оттого, что я позвоню ее сыну, меня не убудет!» – решила девушка, снова закрывая глаза. Она ощущала страшную усталость, температура опять поднималась, но ей не хотелось обращаться за помощью к сиделке. Та была целиком поглощена шоу и, забыв о больной, громко и заразительно хохотала, даже не дожидаясь окончания бородатых шуток. Ее искреннее веселье мешало Тане уснуть, и, волей-неволей слушая с детства надоевшего юмориста, она вдруг поняла, что совсем не хочет возвращаться домой.
* * *
На другой день ближе к вечеру к ней явились гости, хотя чего-чего, а этого Таня никак не ждала. Увидев на пороге Матильду, сопровождаемую ее вчерашней знакомой с парома, девушка от неожиданности так резко села, что у нее закружилась голова.
– Нам позвонили вчера вечером. – Матильда бросилась к постели и, порывисто обняв девушку, расцеловала ее в обе щеки. – Я хотела сразу же ехать, муж не пустил, сказал, что вы все равно, наверное, спите! Потом к нам зашла Эви и все рассказала... Это ужасно! Тебя сбросили с парома?! Какое счастье, что там был Александр! Он лучший пловец в Мармари!
