во всем городе человек пятьдесят чернушников таким вот образом кочумнуло. Они, конечно, с одной стороны, может быть, и рады, что наркоманов меньше стало, но, с другой стороны, надо же законность соблюдать. Тем более, что уже и в других городах такое было, но нигде живых свидетелей не оставалось. Месяца через три повинтили этих цыган, приводят на очную ставку, он их опознает, а они его в упор не узнают, говорят: в первый раз видим. Потом еще полгода следствие, а потом суд. А на суде получается такая херня: никто не может доказать. Они же в натуре продвали яд от жуков, приходили люди, спрашивали у них яд от жуков — они его и продавали. И адвокат у них такой, что хоть кого отмажет. Говорит: у наркоманов сознание вывихнуто, они думают — если цыгане, значит, наркотики. А судья сидит вся застреманная и со всем соглашается: конечно, конечно, условный рефлекс. Короче, кончается дело тем, что обоих цыган освобождают прямо в зале суда, а наркоману Саше сперва пытаются статью припаять, но статьи для него не находят и, в конце концов, отправляют его на дурдом. Как злостного шизофреника, который своими мутными фантазиями уграл пятьдесят человек и свою жену вдобавок.
Тогда Саша думает: ну, погодите, гады. Я до вас еще доберусь. И дальше начинается уже чистая фантастика. Он, короче, спрыгнул с черного, начал примерно себя вести, на всех стучать, — и добился выписки из дурдома (тут, конечно, еще и родители помогли). А потом устроился на работу к знакомым бандюкам и за два года так круто себя поставил, что даже участковый его бояться начал. А сам все ищет тех цыган, а от них ни слуху ни духу. На дно легли или, короче. Может, и замочили их после того как они засветились. И только он начинает уже думать, что их замочили, как вдруг читает в какой–то газете, что в Германии происходит такая же фишка, как вот эта то что была. Тогда он уходит от бандюков, устраивается где машины с Германии перегоняют и в конце концов находит тех цыган в славном городе Бремене.
Вернее, они его находят. Подходят и говорят: ну, что, Саша? Хочешь фотки посмотреть, про свою жену и вобще? И показывают ему кодаковские снимки, а на них его жена и все братки откочумавшие, в райских садах, в белых одеждах, и лица у них у всех такие спокойные–спокойные, как на земле не бывает. А потом дают кассету, а там его жена говорит: вот, мол, Саша, живешь ты, родной мой, на земле, и не знаешь, что на самом деле Земля — это специальный ад для дураков, чтобы они мучились без конца по глупости своей безразмерной. А устроили это боги, потому что они все умные и злые и садисты по жизни — устроили, короче, такой концлагерь, а сами смотрят и прикалываются, как людишки загнивают и друг друга едят. И только Добрый Дядюшка Джа с этого цирка не прикалывается, а наоборот, печалится, что людям так херово. И вот он послал на Землю двух своих ангелов, чтобы они отобрали на Земле кому самохуже и отправили их всех в Великий Теплый Рай.
Саша слушает все эти телеги, а сам уже потихоньку пистолет нащупал и предохранитель снял. И вот на словах «Великий Теплый Рай» он выхватывает пистолет — а это уже не пистолет, а двухкубовый разовый баян. А цыгане дают ему флакон, желают удачи и спокойно уходят.
Ну, он, конечно, не сразу решился — недельку еще посомневался, фотки порассматривал, кассетку послушал. Оно, конечно, при современной технике и не такие иллюзии можно создать; но вот чтобы пистолет в баян превратить — короче, этот факт в конце концов его убедил. Вмазался он фантофосом и отправился в Великий Теплый Рай.
А в Раю как клево, словами не передать. Вместо почвы — покой, вместо воздуха — блаженство, и никакой наркоты не надо, потому что всем и так хорошо. Встретился он там с женой, встретился с братками погибшими, много еще клевого народу повстречал — короче, сам не заметил, как десять лет пролетело. Так бы и целую вечность там жил — но стала его совесть мучить: я тут кайфую, а там ведь еще сколько народу, и все страдают от глупости своей безразмерной. Пришел он к Доброму Дядюшке Джа и говорит: назначь меня в ангелы. Я на Землю пойду, и всем по–честному расскажу, как здесь у нас хорошо. Здесь же просторно, всем места хватит, так почему бы их всех сюда не забрать? А Джа говорит: чтобы ангелом быть, надо здесь родиться. Ты же ничего не умеешь, что ангелу положено, и вобще успокойся: если Я за дело взялся, то в конце концов все ваши тут будут. Живи себе и жизнью радуйся.
А Саша как будто ничего не слышит и все свою линию гнет: не могу я в полной мере радоваться, пока там люди мучаются. Пусть я ничего не умею — я все равно пойду и все им расскажу, они мне поверят.
Тогда Джа говорит: ладно, будь по–твоему. Сейчас сходи с женой попрощайся, сегодня ночью отправишься. И вот Саша сходил домой, побеседовал с женой, а потом уснул. И проснулся на том самом базаре с теми самыми часами, и ломает его в полный рост, как давно уже не ломало. Тут подходит к нему цыган и говорит: пацан, я вижу, тебе совсем плохо, пойдем, мы тебя подлечим. А Саша ему отвечает: извини, отец, ты, наверное, что–то перепутал. На вот, лучше, часы у меня купи — смотри, какие клевые часы, командирские, и недорого совсем. Цыган только пожал плечами и отошел. А Саша пришел домой, дверь на ключ запер, ключ в унитаз спустил, потом весь расстворитель туда же вылил, потом баяны все (даже запечатанные) собрал и в окошко выбросил. Жена на него как накинулась: что ты делаешь, идиот, ты что, не видишь, я же сейчас умру. А он ей отвечает: спокойно, мать. Не все мы умрем, но все изменимся. Просто надо пережить этот трудный период, и дальше все будет ништяк.
Шишова сказка (глобальный ремикс на закуску)
А вот эту сказку Шиш с Кантемировской мне на день рождения подарил:
Просыпается, короче, старый растаман у себя на флэту рано утром и думает две мысли. Первая мысль: О, ништяк! ну, это он по сезону всегда так думает, потому что ништяк в натуре, голова как перышко, тело как друшляк, а вторая мысль: а неплохо было бы какую–нибудь сказку растаманскую написать. А за окном весна, вселенные встают и рушатся. И вот он идет на кухню и долбит один косой на двоих и засыпает на двести лет, а через двести лет смотрит — а вокруг лигалайз, на улице ганджа растет, знакомые растаманы тусуются, и тут раздается звонок в дверь. А на пороге стоят два санитара и смотрят друг на друга влюбленными глазами. И спрашивают: здесь живет старый растаман Гайдук? А он им отвечает: обломайтесь, пиплы, потому что я не Гайдук, а Джон с 602–го микрорайона. А они ему говорят: тоже неплохо, парень. А теперь прими посылку, дядя из Джанкоя прислал. И уходят.
А старый растаман остается на полной измене: он же по ночам либо спит, либо зависает, ситуацию в общем не контролирует. А из–под шкафа вылазит характерной походкой зеленая мыша с красными глазами и спрашивает: ну что, гады немцы уже ушли. Ушли, говорит ей старый растаман. Ну тогда, говорит мыша, давай приколачивай. И вот садятся они с мышей на кухне, открывают посылку и уже собрались в полный рост сопротивляться, а в посылке такой киндер–сюрприз, что даже кошка растаманская от удивления оба глаза открыла. Вот и ни фига себе, взволнованно шепчет мыша. И тут снова раздается звонок в дверь. Ба, да это же знакомые штангисты с вооооооооооооооот такой штангой во главе со Шварцнеггером позаниматься пришли. В общем, надевают они по–быстрому на штангу блины и начинают ее по очереди тягать. Пару раз приложились — ох, хорошо–то как! И вот вся тусовка идет втыкать в телевизор на белое солнце пустыни с Хрюшкиной тещей в главной роли.
А старый растаман смотрит в окно и думает две мысли. Первая: о, ништяк. Ну, это он всегда так думает, даже если сезон уже давно прошел. Потому что ништяк в натуре. А вторая мысль: интересно, как там Свами Пилорама поживает. И с этими мыслями он выходит в окно и идет в гости к знакомой герле. А та ему говорит: что же ты, старый растаман, который сезон пропускаешь, на цывильную жизнь подсел, из дома на свет не выходишь. В общем, слушай, открывает тебе Джа коридор…
Вот ништяк, думает старый растаман, ты тут, герла, посиди порассуждай, а мне новую сказку писать надо. И быстро–быстро снаряжает партизана в город с воооооооооооооот таким пакаваном ганджа. Ну, а пока тот идет и паравозы жопой останавливает, он уже пишет воззвание к народу, и даже не хуже, чем у Боба Марли. А тут еще человек с Ивано–Франковска с гавайской гитаркой вписался, саунд, конечно, не местный, но очень в тему, мягко так.
В общем, в конце концов так досопротивлялся, что глаза от компьютера покраснели и аллергия на майонез началась.
Вот врач в поликлинике и спрашивает: так на чем мы с вами остановились? А старый растаман и говорит: я только хочу сказать, что нету ничего и не было никогда. Врач смотрит на него с участием и говорит: а как же гады немцы? Да нету никаких немцев (отвечает старый растаман), я их по пьяни
