и практика умудрили мастеров выражать понятие коротким термином, одним словом (у мазуриков: трясогузка — горничная, меховые вещи — окорока, барышник — мешок, белье на чердаке — голуби, кана — кабак, граблюхи — руки и проч.). В старину до этих иносказаний доходили не сразу, но рядом целых выражений. Тогда же еще надо было, приводя понятие, объяснить его и втолковывать: пустить рыбу ловить — утопить; судейское кресло — стул, на котором собачки вырезаны; палки (орудие казни) — лоза, чем воду носят; воры — купцы пропалых вещей ('что не увидит, все купит, а ежели увидит что дешевое, то ночь не спит', вора за купца современные мазурики приняли уже на слово); часовой-гремело, что по ночам в доску гремит; вино — товар из безумного ряда и проч. Были, впрочем, и готовые слова, из которых старинные воры (например, в прошлом столетии) могли составлять целые темные фразы, понятные по языку и современных мазуриков. У Ваньки Каина в собственном его сказании встречаются две: 'когда маз на хаз, то и дульяс погас' (когда атаман в избу, то и огонь погасили, выговорил он, когда забрался в чужой дом с шайкою) и 'трека калач ела, стромык сверлюк страктирила' — с воли сказал товарищ заключенному, извещая его о том, что в калаче, который он подал Христа ради при сторожах-свидетелях, положены ключи отпереть замок кандальной цепи. Зато Каиново же сказание переполнено такими немудреными блестками дешевого площадного остроумия, в которых уже нельзя не видеть стремления выработать новые слова для обихода и в которых столь обычная тюремным сидельцам озлобленность обнаруживается уже в полном блеске.
Ванька Каин, как сбежал от помещика на воровской промысел, загубивший его душу, так и сострил, написав на господской стене: 'Пей воду, как гусь, ешь хлеб, как свинья, а работай черт, а не я'. Затем он воровал и товарищам наказывал: 'Бей во все (в овсе), колоти во все, и того не забудь, что и в кашу кладут' (забирай все, ничего не оставляй). А уворовал, то и выговорил: 'Тяп-да-ляп, клетка в угол, сел и печка'. Острил он, живя и под Каменным мостом в Москве (а 'каменный мост воришкам погост: пол да серед сами съели, печь да полати в паек отдам; пыль да копоть, притом нечего лопать'). Острил он, когда жил и убивал на Волге и убитых завертывал во 'персидский ковер, что соль вешают' (рогожный куль). Когда шел грабить помещика Шубина, извещал его так: 'Неужели у тебя летней одежды нет, а всегда ходишь в шубе? Почему и будут к вам портные для шитья летних кафтанов'. Переезжают воры через реку, офицер попадается и спрашивает: 'Что за люди?' — молчат. Съезжают на берег, отвечают: 'Ты спрашивал нас на воде, а мы спрашиваем тебя на земле; лучше бы ты в деревне жил да овины жег, а не спрашивал проезжих'. Атаман отнял у офицера шарф и шпагу, но велел заплатить несколько денег и отпустил. Ту же сословную озлобленность, вдохновленную лишениями, нес Каин с товарищами повсюду, во многие другие места. Не переставал он острить и тогда, когда попадался на суд: 'Овин горит (беда нависла), а молотильщики обедать просят' (надо дарить подьячих). Он и подкупает, подьячему шепчет: 'Будет тебе муки фунта с два с походом', т. е. кафтан с камзолом. А затем на суде: 'согнулся дугой, и стал как другой, будто и не я'. И опять не прочь острить на допросе: 'Баня здесь дешева, стойка по грошу, лежанка по копейке'; 'Какой на господине мундир, такой и на холопе один'; 'Все вы нашего сукна епанча', т. е. такие же воры. Попавшись в тюрьму и сидя в ней, 'молится Петру, чтоб сберег сестру', т. е. удалось бы убежать. Побег удается, потому что выручают товарищи, которые умеют темно говорить и хитро делать. Они сами являются в тюрьму под видом благодетелей с подаянием, сами предлагают услуги и спрашивают: 'Не хочешь ли бежать из-под караула? У Ивана в лавке по два гроша лапти'. Сказанную фразу, до кого она касалась, понимали, и в сказаниях Ваньки Каина сохранилась такая фраза на отказ, что он об этом думал с товарищами и время к побегу сам хочет выбрать: 'Чай примечай, куда чайки летят'.
Этими иносказаниями, этою игрою слов пробавлялись тюремные сидельцы из воровского рода с большим успехом еще в середине прошлого столетия. Каин, как известно, действовал на воровском промысле еще в 1745 году: в 1764 году он уже сидел в Рогервике (Балтийский порт). До него письменные свидетельства о существовании искусственных языков слабы, но последнее не подлежит сомнению по некоторым намекам разных старинных актов. Так, например, в новгородских памятях сохранился страшно- картинный рассказ о том, как царь Грозный, сидя за обедом у новгородского архиепископа Пимена в его грановитой палате, вдруг вскочил из-за стола и вскричал грозным голосом 'своим обычным царским ясаком', после чего московские люди схватили и ограбили архиепископа, немедленно бросились грабить Софию, церкви, монастыри, боярские имущества, рубить граждан, жечь и пепелить славный и древний город1. Точно так же на другом, противоположном краю России в актах бывшего города Орлова (нынешнего Воронежа) сохранился такой рассказ. 20 мая 1682 года из села Больших Студенок отправилось 20 человек, а в том числе пять женщин за реку Воронеж на степь для борщу. 'И, переедучи реку Воронеж на степь, на Юшины поля (где, вероятно, была посеяна свекла — борщ), заночевали. На утренней заре напали на них воровские люди, человек с 20 и больше, пехотою (в отмену от калмыков и татар, которые нападали на эти украйные русские селения по неизменному племенному обычаю — на конях); напали с ружьем, с пищальми и с саблеми, а знатно-де, что донские воровские казаки, а яском меж себя говорят и называются атаманами-молодцами'.
1 Ясак в значении знака, условного крика, маяка, отзыва, лозунга встречается в старинной песне про Илью Муромца, которая говорит, между прочим:
Увивайте вы веселочки Аравитским красным золотом; Увивайте вы уключенки Альентарским крупным жемчугом, Чтоб по ночам они не буркали, Не подавали бы они ясаку, Что ко злым людям, ко татарам. По Волге ясаком наз. до сих пор всякий незнакомый, непонятный, чужой, иностранный язык; а ясак в значении сигнала у разбойников заменялся иногда телодвижениями. В орловских (воронежских) актах: 'на кургане видели человека на лошади, который, сняв с себя шапку маяком, бросил вверх; и к нему со стороны наехало с десять, а с другой стороны с двадцать'. По Ратному уставу ясак — сторожевой опознавательный знак: 'имети всякое бережение и старосты и ясаки'. В Нижегородской губ. ходячие купцы не по-русски говорят, а ясаком (то были зыряне- меховщики). У костромичей ясачный парень — речистый, разговорчивый. При Елизавете Вас. Вас. Голицын наказывал прислуге: 'Кругом барского дома ходить, колотушками громко стучать, в рожки трубить, в доску звонить, в трещотку трещать, в ясак ударять (?), по сторонам не зевать'.
В библиотеке Казанского университета мы видели рукописную книжку: 'Описание Кричевского графства, или бывшего староства Гр. Ал. Потемкина, в ста верстах от Дубровны, между Смоленскою и Могилевскою губернией'. Рукопись прошлого века. В ней, между прочим, попадается такое место: 'Я думаю, что не противно будет, если я упомяну здесь и о том наречии, которым все кричевские мещане, портные, сапожники и других мастерств люди, а особливо живущие около польской границы корелы (не от корелов, а от грабежей своих так названные крестьяне) — между собою изъясняются. Сие наречие, подобно многим российским, а особливо суздальскому, введено в употребление праздношатавшимися и в распутстве жившими мастеровыми, которые, привыкнув уже к лени и пьянству, принужденные находились для прокормления своего оное выдумать и сплесть, дабы посторонние их не разумели и они всех тем удобнее обкрадывать и мошенничать- могли'. Оно не основано ни на каких правилах и, кроме множества произвольно вымышленных, состоит еще из переломанных немецких и латинских слов. Употребляемая между ними таковая речь называется здесь 'отверницкой' или 'отвращенною'. Автор 'для любопытства' прилагает несколько слов, глаголов и речений этого языка. Вот все им приведенное: 'Еперь укаврюка чуху — украдь у господина шубу; хлизь в хаз, а то Сергей смакшунит — иди в избу, а то дождик замочит; клева кургает — хорошо поет; манек химшаеть — мой брат хворает; клева капени по лауде — хорошенько ударь его по голове; гримус закотает — гром убьет; мощерник — сапожник; кулганник — портной; лох — мужик, баба — яруха (около-де Суздаля гируха[108]), сестра — унхлыть, поп — кочет, еврей — кудлей, церковь
