мог назвать его своим, сказать ему, что я — его отец, в тот самый миг… вы отнимаете его у меня.
Граф глубоко вздохнул, после чего произнес:
— Вспомните, синьор Джузеппе, что сегодня — двадцать седьмое июня; вспомните это же число много лет тому назад! И тогда был человек, который готов был тоже любимое им существо — не ребенка, не сына, а женщину, которая для него была все в мире, — назвать своею, и вы в этот день отняли ее у него, отняли обманом, преступлением.
Торичиоли остановился и, поднеся руку ко лбу, невнятно проговорил:
— Да… да… правда, сегодня двадцать седьмое июня, то самое число… Так это — месть? Это — ваша месть? — крикнул он. — Жестокая месть. Но лучше бы вы меня тогда же убили, чем заставить дожить до сегодня.
— Я не хотел вам мстить, — я два раза щадил вас; я сегодня приехал к вам, уговаривал — вы не хотели слушать: вы сами себе отмстили.
— Да, но эта месть скверна, ужасна, бесчеловечна! — кричал Торичиоли, хотя его голос срывался ежеминутно. — Вы мне мстите и губите других… вы губите их… Вас убить мало за это… убить! — и он опять кинулся на Сен-Жермена, окончательно потеряв голову.
Граф, спокойно улыбаясь, глянул в его остервенелые, налитые кровью глаза и отвел его руки от себя.
Торичиоли чувствовал уже его силу, а также и то, что силой ничего нельзя сделать с ним.
— Ну, хорошо, — заговорил он, стараясь сдержаться, и в голосе его послышались слезы, — ну, хорошо! Вы отмстили мне, довольно… Но дайте же мне возможность, насколько мыслимо, исправить свою вину. Пустите меня — откройте дверь, пустите, — и я век свой не забуду вашего благодеяния; да, как на благодеяние, я буду смотреть на это… Откройте мне дверь… может быть, еще не поздно…
Была минута, когда, казалось, Торичиоли станет на колена.
— Так вы хотите только, чтобы я открыл вам дверь? — спросил Сен-Жермен.
— Да… только…
— Ну, хорошо синьор Джузеппе, я вас не держу больше! — и граф открыл дверь настежь.
XVI
ИЗМЕНА
Петручио стоял у перил Полицейского моста, беспокойно оглядываясь и, видимо, с нетерпением ожидая кого-то. Каждую проезжавшую мимо карету он оглядывал с нескрываемым волнением и, когда она проезжала мимо, снова разочарованно возвращался к своему месту. Его волнение было настолько сильно, что он даже не делал вида, что находился тут, как будто случайно, а ждал уже совершенно открыто.
Но вот наконец показалась на Невской першпективе карета графа Сен-Жермена, теперь уже с кучером, вместо Иоганна, на козлах. Петручио стал вглядываться в нее, как вглядывался во все проезжавшие мимо экипажи — не тот ли, который ждал он. Въехав на мост, карета остановилась. В окне ее показалась голова Сен-Жермена. Его-то и ждал Петручио.
— Наконец-то, синьор! — почти крикнул он, подскакивая к окну. — Я вас не могу дождаться.
— Пакет у вас? — отрывисто спросил Сен-Жер-мен.
Петручио взволнованно заговорил, торопясь словами и глотая их:
— Синьор приказал мне принести сюда этот пакет именем синьора Одара; я всем сердцем служу синьору Одару, но я не мог исполнить ваше приказание. Клянусь Мадонной, я не мог исполнить его… Скажите Одару, что я клянусь Мадонной.
Петручио, не только словами, голосом и выражением, но жестами силился подтвердить невозможность исполнения возложенного на него поручения. Он сильно размахивал руками, приседал и ворочал головою из стороны в сторону.
— Отчего же вы не могли исполнить приказание? Значит, пакет остался на своем месте? — мягко спросил Сен-Жермен.
— О, если бы он остался на своем месте, — воскликнул Петручио, — то был бы теперь в руках синьора. Клянусь Пресвятой Мадонной…
Дело становилось серьезным. Брови графа сдвинулись.
— Куда же мог деваться пакет? — спросил он опять.
Петручио снова замахал руками.
— На пакете, синьор, был написан адрес: 'Господину Эйзенбаху'. Только что вы уехали с синьором Торичиоли из дома, как приходит молодой Карл фон Эйзенбах. Он — приятель синьора Джузеппе и бывает у него совсем запросто. Я говорю: 'Нет дома', — а он сказал мне: 'Хорошо, я пройду в его кабинет и напишу ему записку'. Я не мог за держать его, потому что он меня и не спросил, он прошел прямо в кабинет и увидел пакет на свое имя; тогда он взял его…
— Нужно было остановить…
— Я останавливал; я сказал, что этот пакет мне велено отнести только через полтора часа, но он возразил мне: 'Дурак!' — он так и возразил мне: 'Дурак! Не все ли равно, через полтора часа или теперь, если этот пакет мне?'
— И он распечатал его?
— И он распечатал его, а когда посмотрел, какие там были бумаги, то схватил их и сейчас же убежал; он сделал это очень быстро — мне только оставалось прийти сюда с пустыми руками. Я и пришел.
— Вы говорите, что Эйзенбах пришел почти вслед за нами? — проговорил Сен-Жермен слегка изменившимся голосом.
— Да, почти сейчас же.
Времени, значит, прошло немало, и если молодой Эйзенбах не потерял его, то мог многое уже сделать.
— Синьор, — продолжал Петручио, — засвидетельствуйте сеньору Одару, что я не виноват.
Но граф не слушал уже его.
— Скорее! Налево! Подъезжайте к дому! — сказал он кучеру, высунувшись из окна.
Налево от Полицейского моста был дом, где жил Орлов.
Сен-Жермен выскочил из кареты на ходу. В дверях он встретился с Орловым. Тот, взволнованный и встревоженный, обрадовался его появлению.
— Это — вы, граф? А я хотел идти к вам навстречу… Вы знаете? измена! Мне сейчас прибежали сказать, что Пассек арестован.
— Уже арестован? — проговорил Сен-Жермен.
— То есть как «уже»? Значит, вам известно что-нибудь?
— Мне известно, что мы слишком долго мешкали и что сама судьба толкает нас действовать; значит, пора?… Садитесь сейчас в карету. Вы не знаете, государыня все еще в Петергофе, а Петр — в Ораниенбауме?
— Да, он все там, а она — в Петергофе.
— Тем лучше! Садитесь сейчас в мою карету, лошади должны выдержать; отправляйтесь в Петергоф и, не медля, по приезде, доложите государыне, что все готово для ее провозглашения.
— Но никто еще не знает ничего, мне первому прибежали сказать о Пассеке… Разве вы тут поспеете?
— В то время, когда вы скажете государыне, что все готово, — будет действительно готово все. Садитесь и не теряйте времени! Нужно вернуться сегодня в ночь.
Они уже были на крыльце.
— Это — ваш кучер? — спросил Орлов. — Он надежен?
— Да, он вполне надежен, но все-таки лучше заменить его… Сержант у вас?
'Сержантом' продолжали звать в близком кружке Артемия, несмотря на то, что он уже давно был офицером.
