спальне графини, и быстро шепнул ей:
— Где тут шерсть лежит?
— Вот! — сказала Маня и, схватив моток, сунула его ему в руку.
— Сейчас, маман, иду! — на ходу ответил Савищев и удалился.
Маня, оставшись одна в спальне, быстро подошла к туалету, выдвинула ящик, взяла оттуда бумагу, только что положенную при ней Савищевым и, быстро расстегнув пуговицы на лифе, спрятала ее за корсаж.
Глава XX
Как ни был молод, силен и здоров Саша Николаич, то есть обладал всеми теми преимуществами, при которых человек лучше всего может бороться с житейскими неприятностями, все-таки случившийся переворот в жизни подействовал на него довольно тяжело.
В особенности, в первое время, когда, казалось, ниоткуда не было видно просвета, все это произвело на него угнетающее действие. Он, прежде веривший в дружбу, в идеалы, должен был разочароваться, как нарочно наткнувшись на такие типы, которые резко изменились по отношению к нему, как только он лишился своих средств.
Затем он должен был признать, что не все еще скверно в этом мире и что для него явились проблески среди тоскливого тумана, заполонившего его душу.
Особенно на него подействовала его встреча с Маней, которая показалась ему светлым, примирившим его с жизнью явлением. С каждым днем его чувство к ней росло, затем у него появилась и надежда, что его несчастье временно и что в будущем есть возможность при помощи наследства поправить свои дела. Эта надежда на наследство и как-то нераздельно связанная с ней в мечтах Маня составляли самое важное.
Кроме этого важного, нашлось нечто и второстепенное, которое порадовало Сашу Николаича и было приятно ему.
Раз он шел, гуляя, по Невскому и вдруг услышал, что его кто-то окликает. Он обернулся и увидел остановившегося посреди улицы в собственной пролетке Леку Дабича, молодого гвардейского офицера, с которым он никогда в особенной дружбе не состоял, но был знаком, как со многими подобными Дабичу молодыми людьми, и выпил с ним как-то после веселого ужина на брудершафт.
Лека махал ему руками и кричал во все горло:
— Николаич!.. Саша Николаич!.. Стой!
Он соскочил с пролетки и побежал по тротуару.
— Куда ты пропал, братец?.. Ну как я рад, что встретил тебя! — заговорил он, здороваясь с Сашей Николаичем, взял его под руку и пошел рядом. — Нет, ты мне скажи, куда ты заевропеился?
— То есть как заевропеился? — переспросил Саша Николаич, не совсем охотно следуя за шумно- радостным офицером.
— Ах, братец, это новое выражение пустили, это уж, значит, после тебя!. Нынче заграничные отпуски стали давать, чего прежде, при императоре Павле, ни-ни… Так вот стали в Европу ездить и пропадать там, ну «заевропеиться» и значит пропасть! Понял?
Дабич расхохотался и стал тормошить Сашу Николаича.
— Где ты живешь теперь? — спрашивал он его.
— Я живу так себе, скромно! — ответил Саша Николаич.
— Слышал, брат, что у тебя насчет денежного материала стало плохо! — отозвался Дабич — Но, послушай, почему ты не переехал к кому-нибудь из нас?
Такого предложения еще никто не делал Саше Николаичу и он, удивленно посмотрев на Дабича, спросил:
— То есть к кому же из вас?
— Да хоть ко мне! Или что же твой приятель, граф Савищев?
— Граф Савищев меня теперь и знать не хочет! — возразил Саша Николаич.
— Да не может быть!
— Однако это так. Он мне без обиняков прямо так и сказал.
— Ах он свинья! — воскликнул Дабич. — Какая же он свинья после этого!.. Знаешь что? Переезжай ко мне!
Это было сказано так просто и так искренне, что Саше Николаичу стало веселее на душе.
— Да нет, благодарю! — произнес он улыбаясь. — Я уж как-нибудь.
— Да что там как-нибудь! Ты мне скажи только, где тебя найти?
И он не отставал от Саши Николаича до тех пор, пока тот не сказал ему своего адреса.
На другой же день утром в мирный дом титулярного советника Беспалова вломился Лека Дабич, гремя шпорами и саблей. Саша Николаич видел в окно, как он подкатил на взмыленном рысаке к крыльцу и пошел навстречу гостю, смутившись его совершенно неожиданным посещением.
— Батюшки! Какое же у тебя тут мурье!.. Чистейшее, брат, мурье, без лигатуры! — заорал Дабич в темной передней, как-то поворачиваясь во все стороны, так что задевал все шкафы и ящики сразу.
— Тише! — остановил его Саша Николаич. — Тут хозяева! — и он мотнул головой в сторону столовой.
Лека без церемоний тотчас же полез и заглянул в столовую.
Заглянул, быстро отдернулся назад, поджал губы и таинственно, на цыпочках проследовал за Сашей Николаичем в его комнату.
Тут он опустился на стул и, подняв палец кверху, шепотом произнес:
— Теперь я все понимаю!
— Что ты понимаешь? — несколько сердито осведомился Саша Николаич.
— Все, брат, понимаю!.. Знаешь, хороша! Действительно, хороша!
— Кто?
— Да та, что в столовой сидит, — Лека Дабич склонил голову, сделал рукой жест, которым шьют, и продолжал: — Для такой можно и не в таком мурье, а и хуже найти себе помещение! Это, знаешь ли, что-то особенное!..
— Послушай, только ты не подумай… — начал было Саша Николаич.
Но Лека Дабич перебил его:
— Я, брат, понимаю, что в эти дела вмешиваться не следует, и прости, что сунулся! Но, понимаешь ли, не мог я сдержать свой восторг! Ну теперь знаю, что ты отсюда ни за что не уедешь… А я было все приготовил у себя в квартире: и комнату отдельную, и хотел силой тащить тебя к себе. Ну, слушай: если хочешь, оставайся здесь, но приезжай сегодня ко мне… Я думал, что перевезу тебя, созвал народ на твое новоселье у себя сегодня вечером. Пожалуйста, приезжай!
Лека Дабич просил так усердно, словно все его счастье в жизни зависело от этого.
Саша Николаич согласился приехать к нему и вечером очень приятно провести у него время. Это доставило ему большое удовольствие.
Глава XXI
Император Александр I вступил на престол в беспокойное для европейского мира время.
Император Павел тогда сблизился с Францией против Англии, с которой пошел на открытый разрыв. Может быть, если бы осуществились планы Павла Петровича и Англии тогда бы был нанесен с нашей союзницей Францией решительный удар, было бы впоследствии отвращено много бед, постигших Россию… Но внезапная, преждевременная и выгодная для англичан смерть императора Павла надолго изменила течение событий.
