розыски по нему.
— Теперь, значит, прежде всего, — проговорил Крыжицкий, — надобно достать подчищенную бумагу, метрическое свидетельство, а затем найти наследниц. Есть хоть какие-нибудь указания, где она?
Председатель отрицательно покачал головой и ответил:
— Никаких.
— Тогда надо их найти! — решительно произнес Оранжевый, молчавший до сих пор.
— Надо их найти! — повторил председатель. — И этим займитесь вы! А добыть метрическое свидетельство мы поручим Желтому; пусть он это сделает.
— К сожалению, я с ней не знаком и она меня не знает! — сказал Крыжицкий, у которого была желтая кокарда.
Председатель пожал плечами и спокойно произнес:
— Ты пойдешь к ней и заинтересуешь ее делом оберландовского наследства, скажешь, что она якобы может получить его, а когда войдешь с ней в сношения, добьешься того, что она передаст тебе свои документы для хлопот по этому наследству.
Крыжицкий молча наклонил голову в знак согласия и того, что он понял все и в дальнейших указаниях не нуждается.
— Ну, — заключил председатель, — на этот раз довольно! Соберемся опять через месяц, на этот месяц работы всем хватит; надо поретивее взяться за это дело, а то мы уже давно не предпринимали ничего крупного, даже перед Парижем и Крымом стыдно. Так надо, чтобы через месяц все было налажено!
И с этими словами он встал, кивнул всем головой и вышел.
— Надо отдать ему справедливость: ловок! — подмигнул вслед ушедшему председателю Красный.
— Н-да-а! Этого не надуешь!.. Все знает! — согласился Синий, отстегивая свою кокарду и пряча ее в карман.
Остальные тоже сняли свои кокарды, спрятали их и опять стали обыкновенными людьми, гостями Крыжицкого.
И Крыжицкий, которого они опять стали называть Агапитом Абрамовичем, как добрый хозяин, пригласил их в столовую закусить чем Бог послал.
Глава VIII
Эти люди, собравшиеся у Агапита Абрамовича под видом гостей на тайное заседание, очевидно, принадлежали к одному из секретных обществ, которых было много в начале XIX столетия во времена процветания масонства и всяких братств, преследовавших по своим статутам более или менее возвышенные цели.
Однако общество, собравшееся у Крыжицкого, возвышенных целей не преследовало, а напротив: задачи у него были самого прозаического свойства; то есть материальные блага, или, попросту, обогащение.
Наряду с масонами, розенкрейцерами, магами, перфекционистами [1] в начале девятнадцатого века в Европе существовало и общество «Восстановления прав обездоленных».
Под сенью этого настолько пышного названия действовали люди, отыскивавшие действительно обездоленных наследников с тем, чтобы помочь им в получении следуемых им по закону или по завещанию состояний от родственников, умерших ранее. Это общество поначалу было организовано по образцу мистических тайных союзов с известной иерархией, посвящениями, разделением на степени, совершением обрядов — и в первые годы своего существования оно искренне помогало только действительно обездоленным, само пользуясь скромным процентом.
Однако этот процент быстро увеличился, и члены общества «Восстановления прав обездоленных» стали, главным образом, заботиться о себе и собственных выгодах.
Они уже не отыскивали лишенных наследства или состояния по несправедливости, чтобы восстановить их права, а старались прежде всего найти богатые спорные наследства и сделать так, чтобы львиная часть пришлась на их долю, а якобы облагодетельствованные ими наследники получили крохи.
Приемы, которые они употребляли для этого, не всегда можно было одобрить с точки зрения даже снисходительной морали.
Но были ли это прямые наследники?
Нет, с юридической стороны они были неуязвимы и стояли на почве самого строгого закона, обделывали свои дела так, что к ним нельзя было придраться.
Они пользовались огромными связями и огромными капиталами.
Главари, направлявшие «рабочих» всего общества, находились в Париже, где и зародилось самое общество на почве запутанных юридических отношений, созданных французской революцией, в особенности в области наследственных прав.
Отделения и агенты союза были повсюду, между прочим, и в России.
У Крыжицкого было именно сборище вожаков, действовавших в Петербурге.
Единственным, что осталось от прежней обрядовой стороны, были кокарды и разделение вожаков и стоявших за каждым из них агентов по цветам.
На другой же день после заседания Крыжицкий отправился по порученному ему делу.
Самой графини Савищевой он не знал, но о ее сыне имел понятие и решил, что в данном случае лучше всего действовать через него. Вопрос только состоял в том, ехать ли прямо к Савищеву на дом или постараться встретиться с ним на нейтральной почве, как бы случайно, в театре или в ресторане.
Однако нейтральная почва была очень неопределенна и во всяком случае ее нельзя было использовать сейчас.
Агапит Абрамович решился ехать на дом. Он оделся с изысканностью и, вместе с тем, строгостью, которую всегда соблюдал в своем костюме, и, сев в карету (она у него была собственная), отправился к молодому графу.
Он застал его, как и рассчитывал, только что поднявшимся с постели, за утренним кофе.
Крыжицкий велел сказать о себе, что он приехал по важному делу, и Савищев принял его, немножко удивившись; какое это отыскалось важное дело, которое могло касаться его; он всю свою жизнь привык бездельничать.
Крыжицкий, зная, как разговаривает важное лицо с подобными графу молодыми людьми, вошел и довольно развязно раскланялся, хотя заговорил очень вкрадчиво и почтительно:
— Я вам приехал представиться, граф, по очень важному делу; оно вам может дать огромные средства, кроме тех, которые вы имеете.
Савищев поднял брови и отодвинул от себя лежавшие на подносе нераспечатанные записочки и конверты с пригласительными билетами, которые он каждый день получал по утрам по своему положению видного молодого человека, выезжающего в свет.
Слова Крыжицкого заинтересовали его больше, чем эти записочки.
— Вы говорите, громадные средства? — переспросил он.
— Да, граф. Есть данные и очень серьезные, по которым вашей матушке с уверенностью может достаться оберландовское наследство…
— Да неужели? — воскликнул Савищев с оживившимся лицом.
Об оберландовском наследстве было тогда известно в петербургском обществе и оно даже как бы вошло в поговорку. Когда хотели дать шутливое обещание, то говорили: «Я это сделаю, когда получу оберландовское наследство».
Лет сорок тому назад умер в Пруссии последний барон Оберланд, не оставив по себе прямых наследников. Добросовестные немцы стали разыскивать наследников косвенных и допытались, что
