— Поехали, — махнул рукой Егор. — Чего-то похожего мне издавна хотелось. Путешествия туда, где не ступал еще ничей сапог. В конце концов ты дал закон, мы приняли его и теперь иного не приемлем.
Настя была готова бежать отсюда куда угодно сломя голову. А тут как раз в озеро, в паре метров от берега, с грохотом, шипением и воем, наполнив воздух запахом каленого металла, рухнул не догоревший отчего-то в плотных слоях воздухóв сорвавшийся с орбиты спутник. Или это отвалилась турбина от грохочущей в небе военно-воздушной машины? Или не вышла из штопора сатурнианская шайтан-арба? Словом, декорации сыпались с самых верхних колосников.
Собрались наскоро — больше по привитой с детства экологической культуре, чтобы не оставлять после себя порчи на земле, нежели по необходимости, поскольку весь этот дорожный скарб был им теперь не нужен. Мир изменил лицо — вместо пусть напускной, но все-таки приветливой улыбки, теперь над ними нависала ощеренная пасть. Эта перемена уже не была фантазией, пустой догадкой — она вошла в их мозг, как ледяная сталь иглы, запечатлелась на щеке, как звонкая пощечина, дымилась на обожженной коже, точно свежее тавро.
Обратно в город решили ехать окружным путем, дабы размазаться в пространстве, стать неудобной целью и не столкнуться лбом с бегущими по следу псами…
Выскочив на московскую трассу, повернули налево, в сторону Вышнего Волочка, но километров через пятнадцать круто ушли с шоссе направо — на Демянск. Дорога была так себе, с выбоинами и трещинами в асфальте. Зато вокруг, словно бы в попытке возместить и загладить неустройство пути, расстилались шикарные дали — в силу инерции сознания они по-прежнему будили ангельскую лиру в сердце, хотя надежность этой бутафории больше не давала поводов для обольщения.
Лутовенка, Яблонька, Копейник, Язвище, Сухая Нива, Подсосонье… Все мило, все тихо — не напали на путников ни халдеи, ни савеяне, не пришла буря и не опрокинула машины в кювет, не упал с неба огонь и не пожрал их, не поразила странников проказа от подошвы ног по самое темя. Да что там, ни одного наряда ДПС не затаилось на пути — только аист на подъезде к Красее, взлетев перед капотом с обочины, заставил «самурайку» невольно вильнуть влево, на занятую хлебоуборочным комбайном встречку (Рома едва успел из рискованного маневра выйти), после чего, осознав неудачу, разгневанно чиркнул крылом по лобовому стеклу «мазды».
Демянск встретил известием, что он стоит на этом месте уже шестьсот с лишним лет. Но ощущения незыблемости окружающему это не прибавило. Реальность готова была провалиться в тартарары каждую секунду. Все вокруг вкушало яд медленной старости. Зловонная яма бублимира, прикрытая наведенной картинкой, как дерьмо — газетой, бродила и пускала пузыри, наполняя пространство обонятельными галлюцинациями и фантомными миазмами.
Время шло к пяти часам. Поднялся ветер и под недвижимыми перистыми облаками, оброненными белой небесной птицей, принялся грозно раскачивать деревья. Расспросив прохожих о дороге на Старую Руссу, двинулись в сторону Пахина и Лозниц.
Сразу на выезде из Демянска сорванный ветром сухой и здоровенный тополиный сук хрястнул «мазду» по крыше и, разломившись, заскакал по асфальту, тщась догнать и добить. Катенька ахнула, вжала голову в плечи, но руль не выпустила и с педали газа ногу не сняла. Тем не менее «самурай» впереди съехал на обочину и встал. Следом съехала и Катенька.
— Попали, — сказал Рома, осматривая вмятину на крыше «мазды» со сколотой по краю краской. — Но слабоват заряд.
Тему никто не поддержал. Все пребывали в состоянии какой-то угрюмой решимости, как люди, бесповоротно сделавшие выбор.
Попутно решили подкрепиться. Бутерброды умяли без удовольствия, чисто от голода — по грубой нужде. В конце концов обед их слопали бодливые бычки.
— До Питера, если Господь попустит, только к ночи доберемся, — сказал Тарарам. — Может, где- нибудь под Старой Руссой встанем на ночлег?
Предложение не понравилось. Видно было, что Рома и сам сказал об этом, скорее памятуя о свободе воли, нежели из желания разжечь на поляне прощальный костер.
Некоторое время дорога тянулась вдоль реки («Пола», — сверился с картой Егор), которая несколько раз показывала странникам из-за прибрежных зарослей стальной язык. Возле деревни Висючий Бор «самурай» сходу, не сбавляя скорости, уповая на рессоры и надежные мосты, лихо проскочил череду выбоин. Ехавшая позади «мазда», не успев увильнуть, передним правым колесом попала в яму, и тут же в чашке со звоном лопнула пружина подвески. Катенька вылезла из машины, чтобы посмотреть, что это так подозрительно дзинькнуло — причину звона она, конечно же, не поняла. Тарарам, взглянув на слегка скособоченную «мазду», диагноз поставил сразу.
— Ехать можно, — сказал Рома, — амортизатор держит. Только, дружок, не торопись.
— Вот черт! — выругалась Катенька. — Бублимир твой, зверюга, нам хвост по частям отрубает.
Дальше покатились не спеша, Тарарам то и дело поглядывал в зеркало заднего вида и демонстративно объезжал дорожные ухабы. В Лозницах, славно рассыпанных на берегу Полы, свернули к Залучью, откуда шла прямая дорога на Старую Руссу.
Большое Засово, Пустошка, Залучье… Ветер поутих, сбавив вслед за недобитыми малявками натиск. Великое Село, Коровитчино, мост через Ловать… Понемногу начало смеркаться. В Старую Руссу добрались лишь к половине восьмого.
Здесь все случилось как-то вдруг, практически без увертюры. Они остановились возле магазина, чтобы размяться и купить воды. Из соседней кафешки с шумом вывалились четверо местных гуляк.
— Какие маруси! — громко восхитился Настей и Катенькой один из них.
— Хорошие маруси, — согласился другой.
— А ножки, ты смотри! — обомлел третий. — Такие б ножки нам на плечи!
И он с хамской игривостью хватанул лапой с наколотыми на пальцах перстнями Настю за ягодицу. Та пискнула.
— Шли бы вы на хер, господа бродяги, — поверх раздавшегося хохота сказал Егор и с силой толкнул наколотого обормота в плечо, мечтавшее о ножке.
И тут же пропустил удар в скулу сбоку. Прямой удар он ни за что не пропустил бы, он никогда прямой удар не пропускал. Это было не в его правилах. А тут кулак вылетел едва не со спины… Егор на ногах устоял, отскочил в сторону — так, чтобы видеть перед собой всех. В этот миг из магазина вышел Тарарам с двумя бутылками воды без газа. Моментально въехав в тему, он с размаху засветил тугим, как резиновая кувалда, пластиковым пузырем ближайшему гуляке по сопатке. У того хлынула из носа кровь, и он закрыл лицо руками. Но силы были неравны. Двое парней тут же бросились на Рому и сбили его с ног. Девицы кричали что-то, приличествующее обстоятельствам, но их, естественно, никто не слушал. Егор, удачно отмахнувшись от стоявшего перед ним Настиного обидчика, кинулся на выручку Тарараму, но через два шага неловко ступил на отдавленную жерновом ногу и от боли едва не упал, припав на одно колено. У смуглого черноглазого шустряка, что нависал над Ромой, он увидел в кулаке блестящий сталью кастет с небольшими пирамидальными шипами. В ту же секунду он получил удар ногой в спину и рухнул рядом с Тарарамом.
Как в руке Егора оказался Ромин «опинель», Егор и сам не понял. Ярость битвы застилала ему желтой пеленой рассудок. Со второй попытки, под градом ударов, ему удалось подняться и даже с левой врезать в зубы одному из нападавших. Увидев нож в его руке, парни отпрянули. Тарарам тоже пытался встать, но над ним стояли двое — один бил ногами, а другой, нагнувшись, кастетом целил ему в голову. Ударил раз, опять сбив Рому на землю, и замахнулся снова. Егор со звериным воплем, полоснув ножом по лицу наколотого, бросился на того, кто убивал Тарарама кастетом. Одним прыжком он оказался рядом и, ведомый дремучим инстинктом кровавой свары, не раздумывая, всадил нож парню в ямку между шеей и ключицей. Второй, тот, что бил Тарарама ногами, отпрянул от развернувшегося к нему диким оскалом Егора и бросился бежать. Видимо, не ведая того, Егор лишил стаю вожака. Еще один с угрозами скоро вернуться метнулся следом за убегавшим. Наколотый тоже поплелся за ними, закрывая окровавленной рукой распоротую, отваливающуюся от лица щеку.
Подскочила издающая бессмысленные звуки Катенька, присела над Ромой, но он и сам уже поднял с асфальта наполовину залитое кровью лицо. Удар кастета, к счастью, был скользящим и только разорвал ему
