показался итальянский патруль. Кидайте её в воду, холодно распорядился Эфраим. И радиостанцию мгновенно утопили. Если бы её поставили, то 'Нора' просто не дошла бы (я напоминаю, что речь шла об оружии, которое спасло Иерусалим) - это выяснилось позже. Оказалось, что морская пограничная охрана быстро навела справки о плывущем судёнышке: его хозяином числился по-прежнему негоциант, владевший 'Норой' уже много лет (Эфраим упросил его при покупке не снимать своё имя с судовых документов), и решили судно зря не останавливать (это чревато при необоснованности задержки возмещением убытков). Если бы с этой жалкой торговой посудины был перехвачен хоть один радиосигнал - затея провалилась бы немедленно: 'Норе' по её чину просто не полагалось радио.
Однако же вернемся к его молодости. Отец настаивал на продолжении образования, Эфраим уезжает в Бельгию и заканчивает университет в Льеже. Экономика, финансы, бизнес - что весьма скоро это пригодится для великого обилия подпольных операций, Эфраим пока не знает. Он по-прежнему предан Жаботинскому, часто видится с ним (слово 'дружба' он из почтения к этому имени не употребил ни разу), а с середины тридцатых начинает заниматься воплощением идей учителя: переселением евреев в Палестину. В Греции приобретались чахлые рыбацкие судёнышки, покупались (и изготовлялись фальшивые) транзитные визы, и под самым носом англичан евреи Польши и Литвы переправлялись через море. Несколько лет жизни отдал Эфраим этому святому делу. Ему обязаны своим приездом около четырнадцати тысяч человек. А что они ещё ушли от верной смерти, все они узнали позже. Высаживали их в Нетании - это был район Эфраима, только один раз по его идее пароходик подошёл прямо к пляжу в Тель-Авиве, и среди бела дня беженцы мгновенно растворились в городе. Тут - мелкая деталь. Эфраим подружился с англичанином - офицером береговой охраны, и тот исправно сообщал ему о ситуации - когда можно и когда нельзя высаживать людей. И я, естественно, спросил:
- Вы ему много платили?
- Никогда и ничего, - ответил мне Эфраим, - мы дружили.
- А он знал, чем вы занимаетесь? - настаивал я.
- Конечно, - подтвердил Эфраим, - только он так к нам хорошо относился, что поверил в праведность наших затей.
Эфраим любит говорить (я слышал сам неоднократно), что не верит в человеческие добрые черты, а верит в мотивы и интересы, которые побуждают человека (и народы) поступать именно так, а не иначе. В этом изрядно циничном (ибо очень достоверном) убеждении есть один только логический прокол, который интересно высветляет личное мировоззрение Эфраима: и дружбу он уверенно считает одним из важных интересов и мотивов человека.
Раскололись взгляды сионистов, и Жаботинский создал новую организацию (Ильин был делегатом на её первом конгрессе), после раскололись мнения руководителей еврейского подполья. Трещина раскола шла по разногласию: считать врагами немцев или англичан. Эфраим понимал, что ничего страшней фашизма быть не может, и поехал поступать на курсы офицеров английской армии. Автомобильная авария надолго уложила его в постель со множеством переломов. Судьба жестоко не спускала с него глаз. А из еврейского подполья он вышел ещё раньше - душа его не вьшесла обоюдной яростной вражды вчерашних друзей.
И началась история другая (до поры): Эфраим Ильин занялся бизнесом и вознамерился разбогатеть. И хорошо бы быстро, думал он, опасливо ощущая в себе явное биение авантюрной жилки. Он присматривался к миру торговли и предпринимательства, он листал журналы и газеты, связанные с бизнесом, расспрашивал бесчисленных друзей. В Египте после войны скопились невероятные запасы хлопка, прочитал он однажды. А в Италии, чтобы создать рабочие места, было построено при Муссолини множество текстильных предприятий, ныне задыхающихся без сырья. Это он прочитал уже в другом месте (или от кого-то услыхал). А денег для реализации мгновенно вспыхнувшей идеи - не было достаточно у бизнесмена Ильина (двадцать тысяч у него было - что это за деньги?), но и этой малостью следовало рискнуть. О самой операции Эфраим говорит так снисходительно, что тают в воздухе вопросы о попутных трудностях: я нанял корабли и перевёз хлопок из Египта в Италию. Идея пришла ему в голову в декабре сорок пятого, а в мае сорок шестого у него был миллион фунтов стерлингов (что в долларах, хочу напомнить - много больше).
Уже была семья, двое детей, старший учился в Англии. В ноябре сорок седьмого года Эфраим и его жена поехали навестить сына и отпраздновать его еврейское совершеннолетие. Дни эти совпали с неким торжеством в английском королевском доме, в силу чего на корабле недалеко от Дувра учинён был паспортный контроль. И с удивлением (и не без тайной радости) Эфраим обнаружил, что давно уже внесен в список опасных королевству террористов. В те не забытые благословенные времена подполья Ильина два раза арестовывали, но отпускали за отсутствием прямых улик. Оказывается, это не было забыто и англичанами. Их отвели в каюту, обыскали до белья, разворошили весь багаж и отпустили. Респектабельный и процветающий предприниматель с бурным прошлым - частое и неопасное уже явление. И только в колледж, где учился сын, звонили чуть не каждый день: не взялся ли за разное былое этот симпатичный темпераментный господин?
Нет, не взялся, он отныне будет жить спокойно и благополучно, горько думал Эфраим. Целую неделю он так думал, а двадцать девятого ноября услышал по радио, что принято решение о создании государства Израиль. Ну вот и кончились мои забавы с бизнесом, радостно сказал Эфраим жене, поеду я сегодня же в Париж налаживать старые связи. Одного оружия понадобится сколько, нам никто не даст существовать, это война.
Старые связи искать не пришлось. Эфраиму уже звонили, где он и готов ли. Началась история Израиля.
В тех смертельно опасных играх, которые разворачивались незримо и стремительно, у Эфраима Ильина вскоре появилась репутация разрешителя неразрешимых проблем. И его срочно призывали всюду, где была безвыходная ситуация. Вот например: Чехословакия согласна продавать оружие Израилю (Эфраим: они его продавали и Сирии, но оно, правда, всё равно оказывалось у нас), его удобнее всего отправлять из Югославии, но как с ней сговориться? И бывший бизнесмен Ильин усаживался размышлять о государственных проблемах Югославии. Одна из них была вполне заметна: Югославия хотела возродить свою металлургическую промышленность. Для этого был совершенно ей необходим эксперт-консультант. Такого знали: жил в Америке некий великий инженер, которого если привлечь, то всё бы двинулось и прояснилось - инженер Брассерт был ведущим в мире специалистом. Только и денег таких не было у Югославии, чтобы его пригласить, и сам бы он ни за какие деньги не поехал: запрещён был выезд американцев в коммунистическую Югославию. Эфраим Ильин сумел уговорить инженера Брассерта настолько, что инженер Брассерт, в свою очередь, сумел уговорить кого-то в Госдепартаменте, чтобы ему не просто разрешили ехать, но даже послали в эту поездку. Аргументы были простые, но крайне веские: восстановленная металлургия резко уменьшала зависимость Югославии от длинных рук Москвы. А чуть позднее Эфраим привёз для Тито двенадцать автомобилей. Югославия разрешила пользоваться всеми своими портами, а когда в Чехословакии было куплено пятьдесят самолётов, то не только предоставила аэропорт, но и одолжила ввиду срочности бензин для этих самолётов.
Теперь пора нам обратиться к словарю. Напомнив, что слово авантюра из французского (приключение, похождение), словарь Ожегова определяет это понятие как 'беспринципное, рискованное, сомнительное по честности дело, предпринятое в расчёте на случайный успех'. Словарь иностранных слов усугубляет: это 'дело, предпринимаемое без учёта реальных возможностей и обречённое на провал'. Думая об авантюрах Ильина, читать эти наивные слова смешно и приятно.
И однажды денег не хватило. Продавались мессершмиты, надо было срочно внести в банк аванс в два миллиона долларов, а у людей, которые этим занимались, средства иссякли. Эфраим сидел среди них, молча выслушивая несвязные горестные восклицания.
Я вдруг себя почувствовал прозрачным, позже рассказывал Эфраим, ни один из них не обратился ко мне лично, только я сидел и понимал: ведь у меня есть деньги, заработанные так недавно.
- Я сейчас вернусь, - сказал Эфраим и вышел в холл гостиницы. Оттуда он позвонил жене.
- Фира, - сказал он, - ты ведь знаешь, в каком банке у нас лежит миллион с четвертью долларов.
- И что? - спросила жена.
- Я сейчас их должен все отдать, - медленно сказал Эфраим, то ли оповещая, то ли советуясь.
