бы взялся за такое. Пусть он немолод, но умный, может, и понял бы кое-что. В наружности не принято заходить в чужой дом голышом. В Доме не входят, перепрыгнув. Это как влезть в окно и сесть за стол, не здороваясь с хозяевами. Пройтись по комнатам, выдвигая ящики. Не знаю, с чем еще можно сравнить. А ведь Ральф, по большому счету, не виноват. Дикое, необученное создание.
Спрашивает Курильщика, как тому живется на новом месте. Курильщик говорит, что нормально. Что жалоб он не имеет. Всем обеспечен, никем не обижен. Вид у него при этом такой, как будто это неправда. Ральф кивает и уходит. Ни слова о Лорде.
После обеда я возвращаюсь последним, потому что застрял пообщаться с Валетом. Подъехав, вижу столпившихся у дверей спальни состайников. Никто почему-то не входит.
— В чем дело? — спрашиваю.
— Дверь, — говорит Лэри и тычет в нее тем ногтем, который у него длиннее и уродливее прочих.
— И что? — говорю. — Все знают, что это дверь.
— Заперта. — Он опять тычет ногтем, чтобы я не дай бог не ошибся, что именно заперто и не подумал, что коридорная стена.
— Кой черт там заперся? — спрашиваю.
— Вот и мы думаем — кой? — объясняет Лэри, оглянувшись на Сфинкса. Сфинкс весь в задумчивости. Что-то колупает в душе.
— А чего не кричим, не стучим? Кто отзовется, тот, значит, там и заперся.
— Да. Но зачем? — спрашивает Сфинкс. — Зачем кому-то это могло понадобиться?
Переглядываемся. Я, Сфинкс, Горбач, Лэри, Курильщик и Македонский с Толстяком на привязи.
— Наверное, там Слепой? — неуверенно предполагает Горбач. — Его не было на обеде.
— Может, он думает о чем-то важном, — воодушевляется Лэри, — а мы вдруг стучим. Очень нехорошо может получится.
Мы со Сфинксом опять переглядываемся. Не припоминая за Слепым привычки запираться в спальне, чтобы подумать. Объезжаю всех по кругу и возвращаюсь на место.
— Или там Черный. Кончает с собой. А что? После вчерашнего вполне вероятно. Ну вы понимаете… Обидели его любимую собаку… и все такое. Он человек гордый. Не сумел пережить…
— Не стыдно тебе? — спрашивает Горбач. — Мы и так волнуемся.
Я делаю еще два круга. Македонский, устав стоять, садится у стены на корточки. Горбач скребет цифру четыре на двери. Соскабливает ножку.
— Черт! — не выдерживает Сфинкс. — Сколько можно стоять столбом перед собственной дверью? Я чувствую себя идиотом.
— На нас уже все глядят, — сообщает Лэри стыдливо. — Отойдем?
Оборачиваюсь и вижу, что и правда глядят. В некоторых местах — даже столпившись. Ужасное положение. Беру разгон, чтобы врезаться в дверь и переполошить того, кто внутри, но тут к нам подходит Стервятник и приходится делать вид, что я просто катаюсь туда-сюда.
— Проблемы? — спрашивает Стервятник. — Что-то с дверью?
Он изящно опирается на трость и покачивает связкой ключей на мизинце. Понятное дело, у него там не одни ключи.
Сфинкс колеблется:
— Не знаю, стоит ли…
— Стоит-стоит, — говорю я. — Мало ли что могло произойти. Надо выяснить. Думаю, это все-таки Черный удавился. Он был не в себе последнее время. Какой-то пасмурный.
— О боже! — это уже Стервятник.
Горбач показывает мне кулак.
Гремят отмычки, в скважину заползает длинный крючок, коридорная публика подбирается ближе, высунув языки от любопытства, а издалека к нам зачем-то спешит Рыжий с перекошеным лицом, но мы быстро заскакиваем внутрь — меня пропихивают первым — и захлопываем дверь перед всеми, лезущими не в свое дело. Кроме Стервятника, который все-таки помог и имеет право знать.
Быстренько пересекаю прихожую.
— Что такое? — спрашивает Сфинкс у меня за спиной.
Кто-то все-таки имел наглость протиснуться. Совсем совесть потеряли. Наглецом оказался Рыжий. Лязгает зубами Сфинксу в ухо, Сфинкс кивает, и шипит нам:
— Погодите!
Но я годить не намерен, и Рыжий мне не указ. Толкаю дверь и оказываюсь в спальне, где пусто, как в склепе, никаких тебе удавленников или трупов с перерезанными венами.
— Ну и ну, — говорю. — Да здесь же нет никого!
Лэри дышит надо мной со свистом.
Горбач спрашивает:
— Кто же тогда запер?..
И тут с полки Лэри свешиваются ноги. Две. Лэри ахает и вцепляется мне в волосы. Ноги болтаются. Длинные, в черных чулках. На одной — белая туфля с каблуком, на другой — дырка в чулке, из которой торчат розовые пальцы. Очень знакомые ноги. Они свешиваются все ниже и ниже, а потом на пол обрушивается Длинная Габи, и нагло подмигивает нам разрисованным глазом в тушевых подтеках.
Лэри хватается за сердце. Горбач закрывает глаза и мотает головой. Непонятно с чего они так переживают? Она, конечно, страшненькая, но все же не настолько. Лучше живая Габи, чем повесившийся Черный. Так я считаю.
Габи — известная личность. Славится ростом, скудоумием и сексуальностью. К ней применялись разного рода меры, но все бестолку. Дирекция уклончиво называет это «неадекватным поведением». С ее «неадекватностью» порядком помучились, но в итоге плюнули — и на нее и на саму Габи — и Длинная зажила в свое удовольствие, на радость людям.
— Привет, — говорит она хриплым голосом алкоголички и нагибается к своим ходулям, что-то там подправляя и застегивая. Из-под свитера торчит розовая комбинация, в волосах — лимонные корочки из запасов Лэри. Лэри тихо стонет.
— Что ты здесь творишь? — спрашивает ее Горбач.
Габи, не отрываясь от чулок, ухмыляется фиолетовопомадной пастью. А с полки Лэри, как ответ Горбачу, свешивается Слепой. Местами — очень фиолетовый. Там, где она к нему приложилась. Расслабленно свешивается и со стуком роняет вниз белую туфлю.
— Мерси, — хрипит ему Габи, напяливая ее на свою лыжу. Стучит до двери, очень величественная и гордая собой, у порога ее перехватывает Рыжий — сводник сводником, все рыльце в пушку — и они удаляются: она — на голову выше него, он — виновато оглядывающийся. Дверь хлопает, и дальше все довольно тихо, если не считать моего веселья. Чтобы успокоиться, приходится поездить по комнате. Стервятник стоит с таким видом, как будто ему насильно скормили лимон.
— Моя кровать, моя кровать, — бормочет Лэри. — Они осквернили ее!
Сфинкс переспрашивает:
— Что, что? — и садится на пол приходить в себя.
Слепой соскакивает вниз. Рулю к нему и пристально вглядываюсь. Все-таки интересно.
— Ну, как? — спрашиваю. — Как она на ощупь, не очень костлявая?
— Я, пожалуй, пойду, — скорбно говорит Стервятник. — Кажется, я вам больше не нужен.
Никто его не удерживает, и он уходит.
— Спасибо за помощь! — кричит вслед Сфинкс. — Извини.
— Ну, как? — опять спрашиваю я Слепого. — Ты чувствуешь себя другим человеком?
— Отстань, — говорит он. — Сейчас я уже ничего не чувствую.
— Моя постель! — Лэри никак не успокоится. Мечется по комнате. Потом влезает к себе наверх, и раздается его горестный вопль.
— Спасибо, что не ко мне, — говорит Горбач. — Огромное спасибо, Слепой.
— Не за что, — отвечает Слепой и садится рядом со Сфинксом. — Извини за дверь. Не было времени искать другое место.
