таблетку, — продолжал он. — Это…
— Но, Сгиня…
Он оборвал ее:
— Хорошо, мне нужно показаться Доктору, но как, черт возьми, я попаду туда, если не пешком?
— Мы понесем тебя, разумеется.
— Спасибо, Мама. — Его голос потеплел. — Я в этом не сомневался, но такая процессия сразу привлечет внимание полиции. Так что дай мне таблетку.
Дэйв спросил, пока она копалась в аптечке:
— Почему бы нам просто не послать за каким-нибудь доктором?
— Есть только один доктор, которому мы можем доверять, и это Доктор. Кроме того, никто другой и гроша ломаного не стоит.
Когда они вернулись в комнату, Мэги опять был без сознания. Мама Джонстон хлопала его по щекам до тех пор, пока он не пришел в себя, усиленно мигая и ругаясь. Потом дала ему таблетку.
Сильное стимулирующее средство, неожиданный побочный продукт обычной угольной смолы, почти сразу оказало свое действие. Если судить по внешнему виду, Мэги был совершенно здоров. Он сел, пощупал пульс, отыскав его на левом запястье сильными, без малейшей дрожи, пальцами.
— Ровный, как метроном, — объявил он. — Старые ходики отлично справились с этой дозой.
Он подождал, пока Мама Джонстон наложила на его раны стерильные повязки, затем попрощался Мак-Киннон посмотрел на Маму Джонстон. Она кивнула в знак согласия.
— Я иду с тобой, — сказал он Сгине.
— Зачем? Это удвоит риск.
— Ты не можешь идти один — с допингом или без него.
— Вздор. Мне придется возиться с тобой.
— Я пойду. Не спорь.
Мэги пожал плечами и сдался. Мама Джонстон вытерла пот с лица и поцеловала их обоих.
До тех пор, пока они не оказались вдали от города, их путешествие напоминало Мак-Киннону о кошмарном бегстве предыдущим вечером. За городом они продолжали двигаться на северо-запад по дороге, которая вела к холмам, и сходили с нее только для того, чтобы избежать встречи с редкими машинами. Один раз они чуть не попались патрульной полицейской машине, оборудованной инфракрасным фонарем и почти невидимой. К счастью, Сгиня вовремя почувствовал ее приближение, и они спрятались за невысокой стеной, отделяющей близлежащее поле от дороги.
Дэйв поинтересовался, как он узнал, что приближается патрульная машина Мэги хмыкнул.
— Будь я проклят, если могу это объяснить, — сказал он, — но я уверен, что смог бы учуять полицейского даже в стаде коз.
С приближением ночи Сгиня стал говорить все меньше и меньше. Его спокойное лицо старело и покрывалось морщинами по мере того, как действие лекарства истощалось. Дэйву казалось, что теперь он может глубже заглянуть в характер этого человека — что маска боли и была его истинным лицом, а не те безмятежные черты, которые обычно были открыты миру В сотый раз он задумывался над тем, что же совершил Сгиня, из-за чего суд признал его социально опасным.
Этот вопрос интересовал его относительно всех, с кем он встречался в Ковентри. В большинстве случаев ответ приходил сразу, так как отклонения от социальной нормы были слишком очевидны. Мама Джонстон была для него загадкой до тех пор, пока не объяснила все сама. Она последовала в Ковентри за своим мужем. Теперь, овдовев, она предпочла остаться с друзьями и не менять привычного уклада жизни.
Мэги уселся на краю дороги.
— Бесполезно, малыш, — сознался он. — Мне не справиться.
— Тогда я понесу тебя.
Мэги едва заметно улыбнулся.
— Вот увидишь, я сумею, — настаивал Дэйв. — Сколько еще идти?
— Мили две-три.
— Полезай мне на плечи.
Он медленно пошел вперед. Первые несколько сотен ярдов казались не очень трудными. Мэги был на сорок фунтов легче Дэйва. Дальше стало хуже Руки Мак- Киннона затекли оттого, что он держал колени Мэги, плечи болели от навалившейся тяжести, и даже дышать было трудно. — Мэги обвивал руками его шею.
Пройти две мили, может быть, больше. Перенести вес вперед, и пусть ноги идут вслед за ним, иначе можно упасть на землю. Все происходит автоматически — и мучительно, как удаление зубов. Что такое миля? Ничто в космическом корабле, тридцать секунд в скоростном автомобиле, десять минут в электричке, пятнадцать — для хорошо обученных солдат в боевой готовности. А сколько времени уйдет на нее, если у вас на спине человек, вы идете по плохой дороге, а ко всему прочему вы еще и устали?
Пять тысяч двести восемьдесят шагов — ничего не значащая цифра. Но каждый шаг означает минус двадцать четыре дюйма от общего расстояния. Остаток останется недостижимым — вечность. Сосчитайте эти шаги. Считайте их до тех пор, пока не сойдете с ума — пока цифры не станут мелькать перед вашими глазами, и — раз!.. раз!.. раз!.. — это топот ваших огромных онемевших ног отдается в голове…
Считайте их в обратном порядке, отнимая каждый раз по два — нет, так хуже: остаток — все еще недостижимая, невообразимая цифра.
Мир его стал маленьким, потерял прошлое и не имел будущего. Не было ничего, вообще ничего, кроме мучительной необходимости поднимать ногу и ставить ее перед собой. Никаких чувств, только предельное напряжение воли, необходимое для того, чтобы совершать эти ничего не значащие действия.
Внезапно он очнулся, почувствовав, как руки Мэги разжались на его шее. Он наклонился вперед упал на одно колено, чтобы не уронить свою ношу, затем медленно опустил Мэги на землю. Какое-то мгновение от думал, что Сгиня мертв, — он не мог нащупать его пульс, а осунувшееся лицо и вялое тело были холодными, как у трупа… но он прижался ухом к груди товарища и с облегчением услышал ровное биение его сердца.
Он связал носовым платком запястья Мэги и просунул голову через сцепленные таким образом руки. Но он не смог, — так изможден он был, — пристроить этот вес на спине. Сгиня пришел в сознание, когда Мак-Киннон пытался встать на ноги. Его первыми словами было:
— Полегче, Дэйв. В чем дело?
Дэйв объяснил.
— Лучше развяжи мне запястья, — посоветовал Сгиня. — Думаю, что я смогу немного пройти сам.
И он таки пошел и преодолел почти три сотни ярдов, а потом был вынужден снова сдаться.
— Послушай, Дэйв, — с трудом проговорил он, — у тебя нет с собой этих таблеток?
— Есть… но тебе нельзя их больше принимать. Они тебя убьют.
— Да, я знаю — так говорят. Но я думал не об этом. Я хотел предложить, чтобы ты сам принял таблетку.
— Ах, ну конечно же! Боже мой, какой я дурак!
Мэги показался не тяжелее легкого пальто, утренняя звезда засияла ярче, а силы казались неистощимыми. Даже когда они сошли с шоссе и направились по пробитой телегами колее, которая вела к дому Доктора в холмах, Мак-Киннон чувствовал себя сносно. Он знал, что лекарство истощает его жизненные силы и ему потребуется много дней, чтобы прийти в себя после такого безумного напряжения, но сейчас это не имело значения.
Ничем нельзя было измерить его радость в тот момент, когда он наконец подошел к дому Доктора на своих собственных ногах, а его ноша была живой и в полном сознании.
Мак-Киннона не пускали к Мэги в течение четырех дней. Все это время с ним обращались как с выздоравливающим больным, помогая восстановить двадцать пять фунтов веса, потерянные за два дня и две ночи, и оправиться от напряжения, которому подвергалось его сердце в течение последних часов пути. Высококалорийная пища, солнечные ванны, отдых и спокойное окружение плюс прекрасное от природы
