такими бессмысленными. Мы и сейчас ничуть не ближе к страницам, чем были по приезде в Лондон.
Голос подруги непривычно нервный, и мне внезапно становится очень стыдно: уйдя с головой в собственные проблемы, в свои утраты, я ни разу даже не поинтересовалась — а как она-то справляется с грузом, что лег ей на плечи.
Взгляд мой падает на обмотанную вокруг запястья Сони полоску черного бархата. Медальон. Мой медальон. Даже сейчас, когда — ради моей же собственной безопасности — эта полоска обвивает чужую руку, я так и чувствую сухую бархатистость ткани, прохладное прикосновение к коже золотого диска. Непостижимое влечение к браслету — и бремя мое, и предмет моего вожделения. Так было с первой секунды, как медальон отыскал меня.
Взяв Соню за руку, я улыбаюсь, однако и сама чувствую, какой печальной вышла улыбка.
— Прости, если я плохо выразила свою благодарность за то, что ты разделила со мной эту ношу. Просто не знаю, что бы я делала без твоей дружбы. Правда-правда.
Она застенчиво улыбается и, выдернув руку, шутливо отмахивается от меня.
— Лия, не дури! Ты же знаешь — я для тебя на все готова. На все.
Слова ее слегка приглушают мою тревогу. Да, мне есть чего бояться, мне нельзя доверять большинству людей — но я знаю: что бы ни произошло, мы с Соней всегда останемся друзьями. И от этого как-то легче.
Толпа гостей в нашем Обществе учтива и цивилизованна, как и на любом другом светском приеме. Отличия скрываются в глубине, под поверхностью, и видны только посвященным.
Пока мы пробираемся через толпу, дневные переживания потихоньку оставляют меня. Хотя мы с Соней все еще храним пророчество в тайне, здесь я почти могу быть сама собой. Если не считать Сони, Общество стало единственным моим кругом общения, и я навеки признательна тете Вирджинии за рекомендательное письмо.
Заметив в толпе серебристо-седую голову с безукоризненной прической, я трогаю Соню за руку.
— Идем. Вон Элспет.
Заметив нас, почтенная дама меняет направление и, величаво проплыв через толпу, останавливается перед нами с приветливой улыбкой на устах.
— Лия! Милая! Как хорошо, что вы пришли! И вы, дражайшая Соня! — Элспет Шелтон нагибается и по очереди целует нас — точнее, воздух рядом с нашими лицами.
— Мы бы не пропустили этого вечера ни за что в мире! — Бледные щечки Сони заливаются слабым румянцем, красиво сочетающимся с темно-розовым цветом ее платья. После стольких лет, проведенных в заточении под надзором миссис Милберн в Нью-Йорке, Соня так и расцветает под теплыми лучами внимания со стороны тех, кто наделен тем же даром, что и она — или иными талантами в той же области.
— Уж надеюсь! — энергично подхватывает Элспет. — Просто не верится, что вы появились у наших дверей с письмом Вирджинии всего лишь восемь месяцев назад. Без вас наши встречи были бы совсем другими, хотя, скажу я вам, уж верно, Вирджиния рассчитывала, что я буду получше за вами приглядывать.
Она заговорщически подмигивает, и мы с Соней заливаемся смехом. Быть может, Элспет и считает, что ее призвание — организовывать встречи и собрания Общества, зато она предоставляет нам с Соней возможность жить независимо и делать, что вздумается.
— Ну ладно, мне надо поздороваться со всеми остальными. Увидимся за ужином.
Она направляется к джентльмену, в котором я, несмотря на то что он явно пытается наглядно доказать свои способности делаться невидимым, узнаю старого Артура Фробишера. В Обществе поговаривают, будто бы он ведет род от древних друидских жрецов самого высшего ранга. Однако с возрастом чары его ослабели, так что из дымки явственно проступают очертания седой бороды и мятого жилета. Он что-то рассказывает одному из младших членов Общества.
— С тетей Вирджинией, небось, родимчик приключился бы, узнай она, как мало Элспет нас опекает, — слышится рядом со мной беспечный голосок Сони.
— Еще бы. Но, в конце концов, на дворе тысяча восемьсот девяносто первый год. Да и вообще, откуда бы тете Вирджинии все узнать? — Я улыбаюсь Соне в ответ.
— Если ты не расскажешь, так я тем более! — Она смеется и кивает гостям, которых набилась уже целая комната. — Ну что, надо бы и нам со всеми поздороваться?
Я обвожу взглядом комнату, высматривая кого-нибудь из знакомых. Глаза мои останавливаются на молодом человеке, стоящем близ элегантной винтовой лестницы.
— Идем, там Байрон.
Мы шагаем через комнату. Обрывки разговоров долетают до меня вместе с клубами табачного дыма. В воздухе висит густой аромат благовоний. Когда мы уже совсем близко от Байрона, в воздухе перед ним неожиданно появляются пять вращающихся по кругу яблок. Он же стоит, прикрыв глаза и опустив руки.
— Добрый вечер, Лия. Добрый вечер, Соня.
Здороваясь, он даже не открывает глаз. Яблоки так и продолжают виться в круговом танце. Я давным-давно уже перестала гадать, откуда он знает, что перед ним именно мы — хотя он чаще всего вот так и закрывает глаза, исполняя тот или иной салонный трюк.
— Добрый вечер, Байрон. Раз от разу все лучше, как я погляжу. — Я киваю на яблоки, хотя, разумеется, он моего жеста не видит.
— Что ж, это неизменно забавляет детей — и, конечно же, дам.
Молодой человек открывает глаза и в упор глядит на Соню. Яблоки одно за другим падают ему в руки. Выбрав самое красное и спелое, он галантным жестом протягивает его моей подруге.
Я поворачиваюсь к ней.
— Постой пока тут, хорошо? Попроси Байрона поделиться с тобой секретами его… гм… занимательного таланта, а я пока принесу нам пунша.
По блеску в глазах Сони видно: ей приятно общество этого джентльмена. А огонек в его глазах подсказывает, что чувство это взаимно.
Соня застенчиво улыбается.
— Ты уверена, что одна справишься?
— Абсолютно. Вернусь в два счета.
Я прохожу мимо блестящего рояля, что наигрывает негромкую мелодию, хотя никто не сидит за клавишами. Интересно, кто в этой бурлящей толпе столь даровитый пианист? Радужная волна энергии связывает клавиши слоновой кости и молодую даму, сидящую в сторонке на софе. Значит, играет именно она. Я улыбаюсь, не адресуя улыбки никому конкретно, просто радуясь собственной наблюдательности. Общество представляет столько возможностей шлифовать и оттачивать мои способности!
Добравшись до чаши с пуншем, я оборачиваюсь и гляжу на Соню и Байрона. Так и думала — парочка с головой ушла в беседу. Что ж, как настоящая подруга, я не стану возвращаться слишком быстро.
Покинув гостиную, я направляюсь на шум голосов, что доносится из какой-то темной комнаты. Дверь полуприкрыта, и, заглянув в щелочку, я вижу группку людей, обступивших круглый столик. Дженни Манн готовится проводить спиритический сеанс. Приятно видеть, ведь именно Соня помогала Дженни развить ее природные способности.
Дженни просит всех участников закрыть глаза, и я осторожно затворяю дверь, а сама прохожу к маленькому внутреннему дворику в дальнем конце здания. Протягиваю руку к двери, размышляя, не стоило ли накинуть плащ, как вдруг замечаю в зеркале на стене свое отражение. Нет-нет, я совсем не тщеславна — эта роль у нас издавна отведена Элис. Я всегда считала, что она куда красивей меня, пусть мы и близнецы, но сейчас, глядя на свое отражение, с трудом узнаю себя.
На лице, которое прежде казалось мне слишком круглым и неоформленным, прорезались аристократические скулы. Зеленые глаза, мамино наследство — лучшее, что во мне есть — приобрели необычайную яркость и выразительность, точно все страдания, победы и уверенность минувших месяцев упали в глубину зрачков, словно мерцающие самоцветы на дно родника. Даже волосы мои, некогда тускло- каштановые, теперь лучатся здоровьем и светом. Из темной громады здания Общества я выхожу в стылый
