Воссоединенные

хотя она должна была парализовать меня. И я ни разу не пила зеленую таблетку.

Часть моего разума, привыкшего сортировать, говорит мне: Ты ошибалась. У тебя нет иммунитета. Теперь ты знаешь.

Если у меня нет иммунитета, тогда что я забыла? Потеряла навсегда?

На губах соленый привкус слез. Я провожу языком по зубам, проверяя, остался ли след от таблетки. Успокойся. Подумай о том, что ты помнишь.

Мое самое последнее воспоминание до аэропоезда — как я ухожу из сортировочного центра. Но почему я оставалась там так долго? Я меняю позу и чувствую что-то под рабочим платьем, что-то помимо стихов. Красное платье. Я ношу его. Почему?

Потому что Кай придет сегодня. Я помню это.

Я кладу руку на колотящееся сердце и чувствую хруст бумаги.

Еще я помню, что у меня есть стихи для торговли, и что я ношу их рядом с сердцем. Я знаю, как эти бумаги попали ко мне, когда я впервые приехала сюда. Я прекрасно это помню.

***

Через несколько дней после моего приезда в Центр, я шла вдоль белого заграждения, окружающего зону безмятежья. На мгновенье я притворилась, что вернулась в Каньон; что барьер был одной из стен ущелья, и что вереницы окон в жилых домах были пещерами в Отдаленных провинциях; расщелинами в камнях каньона, где люди прятались, жили, рисовали.

Но, поняла я, пока шла, наружная поверхность квартир настолько гладкая, что даже Инди не смогла бы найти захват на стенах.

Лужайки зеленого парка покрылись снегом. Воздух был таким же, как и в Ории зимой, густым и холодным. Фонтан в центре одного парка был украшен мраморным шаром, покачивающимся на пьедестале. Сизифов фонтан, подумала я и сказала себе: нужно исчезнуть отсюда до весны, до того, как фонтан снова наполнится водой.

Я подумала об Элае. Это его город, он родом отсюда. Интересно, чувствует ли он о своем городе то же, что и я об Ории: что, несмотря на все, что произошло, это по- прежнему дом. Я вспомнила, как смотрела вслед Элаю и Хантеру, уходящим в горы; они надеялись найти фермеров, которые уже в течение многих лет скрывались от Общества.

Интересно, эти стены уже возвели, когда он жил здесь?

И я скучала по нему почти так же, как скучала по Брэму.

Ветви над моей головой были сухими, мертвыми, безлиственными и голыми. Я протянула руку и отломила одну из них.

Я прислушалась. К чему-то. К какому-нибудь живому звуку в этом тихом круге. Но не было никаких звуков, правда, кроме тех, которые никогда не затихают, ­— например, шум ветра в деревьях.

Но это мне ни о чем не говорило.

В Обществе, мы не можем проявлять чувства за пределами своих комнат, за пределами своего собственного тела. Если мы и кричим, то только в мире наших снов, и я не уверена, что нас хоть кто-то слышит.

Я оглянулась вокруг, чтобы убедиться, что никто не подглядывает, затем наклонилась и в снегу возле стены написала «Э» для имени Элая.

Когда я закончила, то захотела большего.

Эти ветви будут моими костями, подумала я, а бумагой станут мои сердце и кожа, те органы, которые чувствуют все. Я отломала еще несколько веток: берцовая кость, бедреная, кости руки.Нужно разложить их по местам, чтобы они могли двигаться, когда двигаюсь я. Я засунула веточки за голенища сапог и в рукава пальто.

Затем я поднялась, чтобы уйти.

Какое странное чувство, подумала я, как будто мои кости идут рядом со мной за пределами тела.

— Кассия Рейес, — произнес кто-то сзади.

Я обернулась в удивлении. На меня смотрела ничем не примечательная на вид женщина. Она была в обыкновенном сером пальто, как и я, ее волосы и глаза были карие или серые; трудно было сказать. Она выглядела неприветливо. Не могу сказать, как долго она наблюдала за мной.

— У меня есть кое-что, что принадлежит тебе, — сказала она. — Прислано из Отдаленных провинций.

Я ничего не ответила. Кай учил меня, что иногда лучше помолчать.

— Я не могу обеспечить твою безопасность, — продолжала женщина. — Могу только гарантировать подлинность предметов. Но если ты пойдешь со мной, я приведу тебя к ним.

Она поднялась и пошла прочь. Через секунду она бы скрылась из виду.

Поэтому я последовала за ней. Когда женщина услышала, что я иду, она замедлила шаг и позволила мне догнать себя. Мы шли, не разговаривая, по улицам, мимо зданий, огибая пятна света от фонарей, пока не приблизились к спутанному проволочному забору, ограждающему огромное поле, заросшее травой и изрытое щебнем. Призрачно-белое пластиковое покрытие на земле вздымалось и колыхалось вслед за дуновением ночного ветра.

Она нырнула через щель в заборе, и я поспешила за ней.

— Держись рядом, — предупредила она. — Это поле — старый участок реставрации. Здесь повсюду дыры.

Как только я последовала за ней, то с волнением осознала, куда мы идем. В настоящее укрытие архивистов, не в музей, где они вели мнимую, поверхностную торговлю. Я шла в то место, где архивисты должны хранить вещи, куда они сами приходили, чтобы обменять стихи и бумаги и информацию и не знаю, что еще.

Пока я огибала дыры в земле и прислушивалась, как в пластике шуршит ветер, я понимала, что должна была испугаться, и где-то глубоко в душе я и правда боялась.

— Тебе придется надеть это,— сказала женщина, когда мы вышли на середину поля, и достала лоскут темной ткани. — Я должна завязать тебе глаза.

Я не могу обеспечить твою безопасность.

— Хорошо, — согласилась я, разворачиваясь к ней спиной.

Завязав концы ткани, она придержала меня за плечи. — Сейчас я поверну тебя кругом, — сказала она.

Слабый смешок вырвался из меня, не смогла сдержаться. — Как игра в начальной школе, — сказала я, вспоминая, как в свободное время мы закрывали глаза руками и играли в свои детские игры на лужайках городка.

— Да, что-то вроде того, — согласилась она и раскрутила меня, и мир, темный, холодный и шепчущий, закружился вокруг меня. Тогда я подумала о компасе Кая, и о стрелке, которая всегда указывала на север, неважно, сколько раз ты поворачивался. Я почувствовала знакомую острую боль, которая возникала каждый раз, когда я думала о компасе, и о том, что продала его подарок.

— Ты очень доверчива, — сказала она.

Я ничего не ответила. Еще в Ории Кай сказал мне, что архивисты не лучше и не хуже остальных людей, поэтому я не был уверена, что могу доверять ей, но чувствовала, что должна была рискнуть. Она держала мою руку, и я шла за ней, неуклюже поднимая ноги, стараясь не наступить на что-нибудь. Земля под ногами становилась холоднее и тверже, но и сейчас и тогда я ощущала мягкость травы, и чего-то еще, что росло в прежние времена.

Женщина остановилась, и я услышала, как она отодвигает что-то со скрежетом. Пластик, подумала я, то белое защитное покрытие, покрывающее остатки зданий. — Это подземелье, — сказала женщина, — Мы спустимся вниз по лестнице, а потом пойдем по длинному коридору. Ступай очень медленно.

Я ждала, но она не двигалась.

— Ты первая, — сказала она.

Я положила ладони на стены, близко смыкающиеся друг с другом, и почувствовала старые кирпичи, покрытые мхом. Я перенесла ногу вперед и сделала шаг.