Воссоединенные

Архивист могла сопротивляться всем этим сокровищам в Архивах, но мои бумаги, пахнущие песчаником и водой, стали для нее непреодолимым искушением.

— Я уже заплатила за свой переезд, не так ли? — спрашиваю я. — Своими бумагами из озера.

И под землей установилась полная тишина.

Признается ли она? Ведь я уверена в своих догадках. Безразличие, застывшее на лице женщины, совсем не похоже на ту вспышку, которую я заметила у чиновницы, когда та солгала мне. Но в обоих случаях я почувствовала правду: чиновница ничего не знала, а архивист украла мои бумаги.

— Мои обязательства по отношению к тебе закончены, — произносит она, собираясь уходить. — Тебя уведомили о шансе выбраться отсюда. И тебе решать, уехать или остаться. — Она уходит в тень, прячась от луча моего фонарика. — Прощай, Кассия.

И затем исчезает.

Кто будет ждать меня в Галерее? Я действительно смогу уехать в Камас, или это еще одно, последнее, предательство? Она организовала для меня отъезд, испытывая вину за то, что украла мои бумаги? Не знаю. Больше я ей не верю. Я снимаю красный браслет, который обозначал мою принадлежность к торговцам, и кладу его на полку. Больше он мне не нужен, потому что он не символизирует то, что должен был.

Моя коробка по-прежнему лежит на своем месте. Открыв ее, я понимаю, что ее содержимое больше меня не интересует. Частички чужих жизней, которые, я чувствую, больше не принадлежат мне.

Но стих, данный мне архивистом, я сохраню. Потому что он, как мне кажется, реален. Архивист, может, и обокрала меня, но я верю в то, что она не будет подделывать документы. Бьюсь об заклад, этот стих настоящий.

Шаги легки — как бархат,  Бесплотны — словно снег.

Я задерживаюсь на этой строчке и вспоминаю, как стояла на краю Каньона, на снегу, выглядывая Кая. И еще вспоминаю, как мы прощались на берегу реки...

Пустыня с Морем пройдены,
За ними — пара Рек —
Но Смерть — меня опередив —
В упор уж на тебя глядит.

Нет.

Не может быть. Я снова перечитываю последние две строчки.

Но Смерть — меня опередив —
В упор уж на тебя глядит.

Я выключаю фонарик и твержу себе, что стих уже не имеет никого значения. Слова означают только то, что видишь в них ты. Мне ли этого не знать?

На мгновение, я испытываю соблазн остаться здесь, укрыться в лабиринтах стеллажей и комнат. Я бы поднялась наверх, собрала бумаги и еду, разве этого будет недостаточно, чтобы выжить? Я могла бы писать рассказы; спряталась бы от всего мира и жила сама по себе, не пытаясь ничего изменить. Я бы придумывала людей, влюблялась в них; сделала бы их практически настоящими.

В рассказе можно вернуться к началу и переписать его, и персонажи начнут жизнь заново.

В настоящей жизни это не работает. И своих реальных людей я люблю больше. Брэма. Маму. Отца. Кая. Ксандера.

Молу ли я доверять кому-то?

Да. Моей семье, несомненно.

Каю.

Ксандеру.

Никто из нас никогда не предавал друг друга.

Прежде чем прибыть сюда, мы с Инди плыли по реке, и не знали, отравит она нас или доставит в нужное место. Мы тряслись от страха в этих черных водах; и даже сейчас я ощущаю брызги воды, когда лодка перевернулась, и мы пошли на дно.

Тогда этот риск оправдывал себя.

Я снова вспоминаю Каверну в ущельях. Она и Архивы перемешались в моих мыслях — те вросшие в стены кости и стерильные пробирки, эти пустые полки и освободившиеся комнаты. И я понимаю, что не смогу остаться в этих подземельях надолго, что мне скоро понадобится свежий глоток воздуха.

Эта поездка в Камас, убеждаю я себя, риск, который я готова принять. Ничего не изменится, если я буду сидеть на месте.

***

Я скрываюсь в проулках, прячась за деревьями. Когда я обхватываю руками кору молодой ивы, я чувствую недавно вырезанные на ней буквы, но они не образуют мое имя. Дерево липкое от своей крови, и это обстоятельство повергает меня в уныние. Кай никогда не режет настолько глубоко на чем-то живом. Я вытираю ладонь об одежду и мечтаю найти какой-нибудь способ оставлять метки, не прикасаясь к поверхности.

Я не прохожу даже половины пути к озеру, когда замечаю воздушные корабли.

Они парят в небе, перевозя части заграждений обратно в город.

О, нет, ужасаюсь я, только не Галерея!

Я бегу через улицы, шарахаясь от света и людей, стараясь не думать о том, сколько уже времени корабли висят в небе. Кто-то зовет меня, но я не узнаю голос, поэтому не останавливаюсь, это слишком опасно. Все-таки нам не просто так рекомендовали оставаться в квартирах, — люди испытывают гнев и страх, и Восстанию все сложнее становится исцелять больных и сохранять мир.

Я выбегаю на окраину черного болота. Офицеры Восстания взбираются на заграждения, закрепляя на них тросы, корабли парят в небе, рассекая воздух винтами. Я уже могу разобрать, что происходит, потому что площадь ярко освещают огни кораблей сверху и маяки тех машин, что уже приземлились на болото.

Галерея по-прежнему стоит на своем месте, прямо передо мной, если только я вовремя смогу добраться до нее.

Я прижимаюсь к стене, тяжело дыша. Запах озерной воды ударяет в ноздри.

Одна из стен Галереи подымается в небо, и я заглушаю крик. Столько всего будет потеряно, если Галерея исчезнет, все эти документы, все наши поделки. И как же мне найти человека, который, предположительно, отвезет меня в Камас, если места встречи больше не существует?

Я бегу, бегу так сильно, как бежала к ущельям в поисках Кая.

Они поднимают вторую часть Галереи с земли.

Нет, нет, нет.