– Точно так, – подтвердили русские в один голос.
– Долой войну?
– Тьфу! – плюнул бородач. – До смертушки надоела.
– Ну ладно, – махнул рукой Эрвин. – На первое время останьтесь здесь.
Русские молча сели на скамью у окна, достали кисеты с табаком и стали неторопливо свертывать «козьи ножки».
– Что нам делать с ними? – обратился Эрвин к Виоле.
Тот пожал плечами.
– Я проведу их, – раздался вдруг голос Петера.
Ефрейтор резко обернулся.
– Куда это? Без моего приказания – ни на шаг за ограду. Понятно? – строго отрезал Эрвин.
– Так точно! Слушаюсь, – козырнул Петер, вытягиваясь. – Я только хотел сказать, что я бы показал им дорогу.
– Знают они дорогу без тебя. И вообще они свою дорогу отлично знают, не то что ты, – злобно огрызнулся Кирст.
Эмбер Петер покосился на старика и вызывающе бросил:
– Ты бы лучше спросил, куда они спрятали оружие.
Кирст обратился к русским.
Молодой солдат встал, отложил табак и молча вышел из хаты. Эмбер Петер – следом за ним. Из окна было видно, как, подойдя к стогу сена, русский нагнулся, пошарил и вытащил две винтовки, патронташ и две ручные гранаты бутылочной формы.
Ефрейтор обратился к Кирсту:
– Отец! А этот парень…
– Все понятно, господин ефрейтор, – кивнул старик.
Молодая хозяйка начала подметать пол. Потом разожгла очаг.
Эрвин спросил у бородача, как их зовут.
– Меня – Никифором, а товарища – Алексеем. Мы с ним земляки, из-под Костромы.
– Где это Кострома?
– Oй, далеко, – покачал головой Никифор. – За Москвой… На Волге…
Эрвин сел на кровать, на которой играл Мирослав. Он чувствовал себя выбитым из колеи и не мог собраться с мыслями. Куда заведет их эта история?..
Та простота и непреклонная воля, с какими русские говорили о плене, явный намек Виолы и несомненное сочувствие Кирста… Все это надо хорошенько продумать.
– Скажи, Мирослав, – заговорил оп по-венгерски с ребенком, гладя его золотистую головку, – правда, малыш, тебе надоела война?
– Куда положить оружие? – спросил вошедший Петер.
– Поставь вместе с нашим, туда, в угол, – приказал Эрвин.
Две русские винтовки стали в углу рядом с четырьмя австрийскими манлихерами.
– Перемирие? – усмехнулся Эрвин. – Как это будет по-русски?
– Мир, – ответил Кирст.
– Нет, мира нет! – покачал головой Никифор. – Перемирие, пан. Перемирие. Эх. – И махнул рукой.
Алексею, видимо, понравилась эта мысль. Он все повторял:
– Толково, толково! – и лукаво подмигивал ефрейтору.
Эрвину показалось, что Алексей прекрасно разбирается в положении и в разговоры не вступает намеренно.
Эмбер Петер выбрал из общей кучи винтовок свою и отставил ее в сторону. Все заметили это, но никто не сказал ни слова. Позднее, когда каждый занялся своим делом, Алексей вдруг поднялся, подошел к оружию, взял винтовку Эмбера и поставил ее в самый угол, позади других. В то же время он хитро улыбался, поглядывая то на Эрвина, то на Виолу. Кирст тоненько рассмеялся, словно его щекотали.
– Ну, Петер, ты теперь тоже демобилизован!
Алексей вернулся на свое место и, не переставая улыбаться, сказал что-то Никифору. Тот неловко усмехнулся и опустил глаза.
Эрвина удивило, что Алексей держит себя как равноправная договаривающаяся о перемирии сторона. Значит, он вполне серьезно отнесся к вопросу.
Хозяйка быстро привела в порядок помещение, накормила поросенка, напоила корову из ведра.
Эрвин вспомнил, что у него должна была остаться плитка шоколаду. Он открыл ранец, нашел шоколад и, разломив его, большой кусок дал мальчику, а поменьше протянул матери, которая молча приняла подарок.
Стемнело. Но Эрвин не позволил зажечь лампу.
Когда русские увидели, что венгерцы не собираются вести их сегодня в свои окопы, они быстро разделись и улеглись рядом на соломе. Старик Кирст тоже стал устраиваться на ночь. Эмбер Петер все вертелся около хозяйки.
– Ты смотри, без грубостей, – строго предупредил его вольноопределяющийся, укладываясь и накрываясь шинелью.
Усталость дала себя знать. Все почти мгновенно заснули.
Вдруг Эрвин почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. На фронте спят чутко. Эрвин открыл глаза и, не двигаясь, стал вглядываться в темноту.
– Тсс… Пойдемте во двор, – послышался шепот ефрейтора.
Небо серебрилось. Ярко светила полная луна. В доме, казавшемся погруженным в тень, все спало. В тишине особенно четко доносилась отдаленная перестрелка. Тени от лунного света вытянулись и стали резче. Эрвину ка– залось, что этот хутор один из самых тихих и спокойных уголков мира.
– Что скажете, Иошка?
– Видите ли, я хочу… перебежать, – сказал ефрейтор вполголоса.
– Как, теперь?
– Да, этой ночью.
– Не спешите, мой друг. Я не советую вам.
– Чего же мне еще ждать?
– Мы причинили сегодня русским достаточно неприятностей. Ночная атака… Новые позиции… Состояние нервное, вы сами должны понимать. Они слегка напуганы и не ждут перебежчиков. Если вы покажетесь у их проволочных заграждений, вас могут, чего доброго, пристрелить – не из злобы, а просто из страха.
Виола помолчал немного.
– Что же делать?
– Потерпите немного. – Эрвин сам не знал, почему он говорил так. Но ему было легче и спокойнее, когда рядом с ним был этот маленький, коренастый человек, он чувствовал в нем опору.
Они прошлись по двору. Виола, видимо, колебался.
– Хорошо, – сказал он наконец. – Я останусь. Но только долго ждать не буду. И вы тоже решайтесь. А теперь я пойду туда.
– Куда это? – удивился Эрвин.
– К лейтенанту.
– Что вы хотите делать? – Эрвин вспомнил, что убийц всегда тянет на место преступления.
Но ефрейтор, видимо, уже обдумал все заранее. У стены хлева стояла лопата. Он взял ее.
– Понимаю, – проговорил Эрвин. – А знаете что, пойдемте-ка вместе.
– Не верите? Думаете, перебегу? – В голосе Виолы послышалась печаль.
Эрвину стало неловко.
– Идите, идите, – буркнул он. – Вы, я вижу, отцу родному не верите.
Виола вскинул винтовку па плечо, взял лопату и вышел за ограду. Через несколько мгновений его силуэт скрылся из виду и звук шагов затих.
Оставшись один, Эрвин некоторое время находился в состоянии полной отрешенности от окружающего
