скрытые тутовой листвой. Потом он проехал улицей, удивляясь тому, что город пуст, и выбрался на нижнюю дорогу, проходившую под откосом берега, у самой воды. На окраине был большой открытый пустырь, по которому дорога шла под гору, и Нику видны были спокойная поверхность реки, широкий изгиб противоположного низкого берега и белая полоска высохшего ила перед линией австрийских окопов. С тех пор как он был здесь в последний раз, все стало очень сочным и чрезмерно зеленым, и то, что место это вошло в историю, ничуть его не изменило: все то же низовье реки.
Батальон расположился вдоль берега влево. В откосе высокого берега были вырыты ямы, и в них были люди. Ник заметил, где находятся пулеметные гнезда и где стоят в своих станках сигнальные ракеты. Люди в ямах на береговом склоне спали. Никто его не окликнул. Ник пошел дальше, но когда он обогнул высокий илистый намыв, на него навел пистолет молодой лейтенант с многодневной щетиной и налитыми кровью воспаленными глазами.
– Кто такой?
Ник ответил.
– А чем вы это докажете?
Ник показал ему свою тессеру; удостоверение было с фотографией и печатью Третьей армии. Лейтенант взял ее.
– Это останется у меня.
– Ну нет, – сказал Ник. – Отдайте пропуск и уберите вашу пушку. Туда. В кобуру.
– Но чем вы мне докажете, кто вы такой?
– Мало вам тессеры?
– А вдруг она подложная? Дайте ее сюда.
– Не валяйте дурака, – весело сказал Ник. – Отведите меня к вашему ротному.
– Я должен отправить вас в штаб батальона.
– Очень хорошо, – сказал Ник. – Послушайте, знаете вы капитана Паравичини? Такой высокий, с маленькими усиками, он был архитектором и говорит по-английски.
– А вы его знаете?
– Немного.
– Какой ротой он командует?
– Второй.
– Он командует батальоном.
– Превосходно, – сказал Ник. Он с облегчением услышал, что Пара невредим. – Пойдемте к батальонному.
Когда Ник выходил из города, он видел три высоких шрапнельных разрыва справа над одним из разрушенных зданий, и с тех пор обстрела не было. Но у лейтенанта было такое лицо, какое бывает у человека под ураганным огнем. Та же напряженность, и голос звучал неестественно. Его пистолет раздражал Ника.
– Уберите это, – сказал он. – Противник ведь за рекой.
– Если б я думал, что вы шпион, я пристрелил бы вас на месте, – сказал лейтенант.
– Да будет вам, – сказал Ник. – Пойдемте к батальонному. – Этот лейтенант все сильнее раздражал его.
В штабном блиндаже батальона в ответ на приветствие Ника из-за стола поднялся капитан Паравичини, замещавший майора, еще более сухощавый и англизированный, чем обычно.
– Привет, – сказал он. – Я вас не узнал. Что это вы в такой форме?
– Да вот, нарядили.
– Рад вас видеть, Николо.
– Я тоже. У вас прекрасный вид. Как воюете?
– Атака была на славу. Честное слово. Превосходная атака. Я вам сейчас покажу. Смотрите.
Он показал по карте ход атаки.
– Я сейчас из Форначи, – сказал Ник. – По дороге видел, как все это было. Атаковали хорошо.
– Атаковали изумительно. Совершенно изумительно. Вы что же, прикомандированы к полку?
– Нет. Мне поручено разъезжать по передовой линии и демонстрировать форму.
– Вот еще выдумали.
– Воображают, что, увидев одного американца в форме, все поверят, что недолго ждать и остальных.
– А как они узнают, что это американская форма?
– Вы скажете.
– А! Понимаю. Я дам вам капрала в провожатые, и вы с ним пройдете по линии.
– Словно какой-нибудь пустобрех-министр, – сказал Ник.
– А вы были бы гораздо элегантней в штатском. Только в штатском выглядишь по-настоящему элегантным.
– В котелке, – сказал Ник.
– Или в мягкой шляпе.
– Собственно, полагалось бы набить карманы сигаретами, открытками и всякой чепухой, – сказал Ник. – А сумку шоколадом. И раздавать все это с шуточками и дружеским похлопываньем по спине. Ни сигарет, ни открыток, ни шоколада не оказалось. Но меня все-таки послали проследовать по линии.
– Ну конечно, стоит вам показаться, и это сразу воодушевит войска.
– Не надо, – сказал Ник. – И без того тошно. В принципе, я бы охотно прихватил для вас бутылочку бренди.
– В принципе, – сказал Пара и в первый раз улыбнулся, показывая пожелтевшие зубы. – Какое прекрасное выражение. Хотите граппы?
– Нет, спасибо, – сказал Ник.
– Она совсем без эфира.
– Этот вкус у меня до сих пор во рту, – вспомнил Ник внезапно с полной ясностью.
– Знаете, я и не подозревал, что вы пьяны, пока вы не начали болтать в грузовике на обратном пути.
– Я накачивался перед каждой атакой, – сказал Ник.
– А я вот не могу, – сказал Пара. – Я пробовал в первом деле, в самом первом деле, но меня от этого вывернуло, а потом зверски пить хотелось.
– Ну, значит, вам не надо.
– Вы же гораздо храбрее меня во время атаки.
– Нет, – сказал Ник. – Я себя знаю и предпочитаю накачиваться. Я этого ни капли не стыжусь.
– Я никогда не видел вас пьяным.
– Не видели? – сказал Ник. – Никогда? А в ту ночь, когда мы ехали из Местре в Портогранде, и я улегся спать, и укрылся велосипедом вместо одеяла, и все старался натянуть его до самого подбородка?
– Так это же не на позиции.
– Не будем говорить о том, какой я, – сказал Ник. – По этому вопросу я знаю слишком много и не хочу больше об этом думать.
– Вы пока побудьте здесь, – сказал Паравичини. – Можете прилечь, если вздумается. Эта нора прекрасно выдержала обстрел. А выходить еще слишком жарко.
– Да, торопиться некуда.
– Ну, а как вы на самом-то деле?
– Превосходно. Я в полном порядке.
– Да нет, я спрашиваю, на самом деле?
– В полном порядке. Не могу спать в темноте. Вот и все, что осталось.
– Я говорил, что нужна трепанация. Я не врач, но я знаю.
– Ну а они решили – пусть лучше рассосется. А что? Вам кажется, что я не в своем уме?
– Почему. Вид у вас превосходный.
– Нет хуже, когда тебя признали полоумным, – сказал Ник. – Никто тебе больше не доверяет.
– Вы бы вздремнули, Николо, – сказал Паравичини. – Это вам, конечно, не тот батальонный блиндаж, к
