долг. Поэтому Эдуард Борисович за последнее вместо пятисот долларов, как обычно, дал ей сто рублей (что было оскорблением и недвусмысленным намеком), и запер в квартире, заблокировав по понятным соображениям телефоны и пообещав разобраться, как только вернется с работы, — на утренние разборки времени не было.
Когда несколькими минутами позже находящийся в, мягко говоря, довольно наэлектризованном состоянии Брынзин, проверяя почтовый ящик, извлек из него наглую рекламу с верблюдом, он окончательно рассвирепел.
Само собой разумеется, дом, в котором жил предприниматель, был элитным, и в нем имелся как консьерж, так и служба секьюрити. Обычных сеятелей листовок и рекламы, без помех захламляющих почтовые ящики рядовых граждан, сюда просто не пускали.
Брынзин перевернул листовку. Это была реклама туристического агентства. На оборотной стороне весьма невнятно говорилось о каких-то эксклюзивных турах, которые «вы не сможете забыть», амбициозно утверждалось, что число мест ограничено и шла тому подобная ахинея, которую Эдуард Борисович не стал читать до конца. Внизу стоял адрес — даже не было телефона.
Брынзин брезгливо взял проспект двумя пальцами за край и спустился на первый этаж, где в стеклянной будке сидел консьерж и прихлебывал свой утренний кофе.
— Валера! — позвал Брынзин.
— Да, Эдуард Борисович, — консьерж поднял голову, вытянул шею (вернее, то, что у него было между головой и плечами) и заискивающе посмотрел на предпринимателя.
— А поди-ка сюда, — пригласил Брынзин.
Консьерж, крепкий, еще не старый мужик с лицом боксера, работавший раньше в «девятке», вышел из своей будки и робко приблизился.
— Вот это вот что? — ласково спросил Брынзин и потряс рекламой у самого носа консьержа.
— Это? Не знаю, Эдуард Борисович, — пролепетал консьерж, — похоже, реклама какая-то.
— Это я и сам вижу, — голосом, не обещавшим ничего приятного, процедил Брынзин, — а как она оказалась в моем ящике? Ты здесь для чего сидишь? Дрочить, что ли? Так ты завтра киллеров пропустишь. Хочешь, чтобы тебя выкинули? Так это быстро. Знаешь, сколько сейчас таких, как ты, по помойкам лазает?
Глаза консьержа сверкнули под тяжелыми надбровными дугами. Брынзин сощурился.
— Что, Валера, хочешь сказать, году в восемьдесят пятом ты бы со мной подругому поговорил, да?
Глаза Валеры потухли.
— Сейчас не восемьдесят пятый, — тихо произнес он. — Извините, Эдуард Борисович. Я виноват. Больше не повторится.
Брынзин хмыкнул, скатал рекламу в шарик, двумя пальцами оттянул край нагрудного кармана форменной куртки Валеры и молча засунул туда скомканную листовку. Утвердив, таким образом, полную и окончательную победу, выражаясь словами Пушкина, злата над булатом, он повернулся к Валере спиной, преодолел последние несколько ступенек до стеклянной двери подъезда и вышел на улицу.
Там Брынзин сел в машину и поехал на работу. Всю дорогу он тихо злился на поляков, жену и в особенности почему-то на неизвестных наглецов, засовывающих в почтовые ящики листовки; и накрутил себя до такой степени, что решил заехать в пресловутое турагентство (а, забегая вперед, следует сказать, что, собственно, это и было то самое турагентство, в которое случайно попали, или, вернее, не попали Саша с Андреем) и самолично разобраться, тем более, что он запомнил адрес: фирма находилась недалеко от его офиса.
Как заметил о’генриевский Боб Тидбол, дело не в дороге, которую мы выбираем; то, что внутри нас, заставляет нас выбирать дорогу.
Брынзин подъехал к офису агентства, зашел в него и сейчас же подвергся массированной обработке преступников. Невероятно, но факт: Брынзин, опытный, хитрый, в прямом и переносном смыслах стреляный человек, уже через полчаса пребывания в руках ловких до виртуозности мошенников и разводил, за две с половиной тысячи долларов приобрел какой-то непонятный тур в никуда — ни точка назначения, ни страна не назывались, оговаривалась только общая продолжительность поездки — неделя, и еще «по- настоящему незабываемые впечатления». Впрочем, об этом уже сообщалось в проспекте, который Брынзин вытащил из своего почтового ящика.
— Если вам не понравится, вам полностью вернут всю сумму, — сказала оформляющая девушка, возвращая Брынзину загранпаспорт. — Но у нас такого пока еще просто не было.
— Так-таки не было? — сказал Брынзин. — И что же такого незабываемого в ваших турах?
— Все, — лаконично ответила девушка, потрогала пальцем бровь, подула на печать и вдруг с размаху с такой силой хлопнула ею по путевке, что Брынзин невольно подпрыгнул на стуле. — Вылет через два часа из Шереметьева-два. Как раз успеете.
Загипнотизированный Брынзин вышел из агентства, и тут у него в кармане зазвонил мобильный телефон. Звонил его генеральный директор. Он сообщил Брынзину о том, что возникли новые осложнения с поляками, и что Эдуарду Борисовичу было бы желательно как можно скорее приехать в офис для того, чтобы взять ситуацию под свой контроль.
— Поляки? А пошли они в жопу. Я отдохнуть хочу, — просто ответил на это Брынзин и приехать отказался.
Когда неприятно удивленный и встревоженный генеральный стал возражать, Брынзин послал по тому же адресу его самого, отключил телефон, отпустил охрану и приказал шоферу ехать в Шереметьево.
Остается темной загадкой, как за столь короткое время преступникам удалось столь основательно запорошить мозги уважаемому предпринимателю-полуолигарху, и какие такие техники манипулирования сознанием применялись — все предположения будут слишком мрачными, чтобы о них можно было свободно говорить или писать. Поэтому вернемся к фактам.
Через сорок минут Брынзин, как следовало из его показаний, прибыл в Шереметьево-2. Правда, впоследствии психиатры небезосновательно сомневались, прибывал ли Брынзин вообще куда-либо: ни указанного им номера рейса, ни упомянутых сотрудников аэропорта и таможни найти не удалось. Однако предоставим слово самому Брынзину.
С рекордной скоростью пройдя регистрацию и погранконтроль, Брынзин оказался в VIP-накопителе. Тут он с удивлением обнаружил значительное количество знакомых. Все встреченные, естественно, были уважаемыми, влиятельными людьми из сферы бизнеса или политики. В частности, среди них были даже такие известные личности, как… Впрочем, не будем называть имена, чтобы не скомпрометировать самих этих персон и их родственников: у них сейчас и без того немало проблем.
По-видимому, к этому моменту гипноз (или что-то еще, что было применено мошенниками к Брынзину) стал ослабевать. Брынзин ощутил неясное беспокойство. Беспокойство было вызвано следующими факторами: во-первых, Эдуард Борисович установил, что у него нет с собой зубной щетки, а во-вторых, он вспомнил про жену, запертую в его московской квартире. «Плачет, наверное, сучка», — с неожиданной нежностью подумал вдруг Брынзин и прослезился сам. Однако, обнаружив, что он летит к черту на куличики не один, а в солидной компании людей, точно так же, как и он, побросавших самые срочные дела, Брынзин успокоился. Кроме того, в свое время он читал книгу Брегга про чудо голодания и знал, что человек может обходиться без еды сколь угодно долго; эта теория уже прошла вполне успешные испытания на шахтерах и ветеранах. Поэтому относительно судьбы жены он тоже перестал волноваться, и в этот момент объявили посадку.
Всего вместе с Брынзиным в небольшой Ту-134 село человек двадцать — двадцать пять. Почти сразу же объявили взлет, самолет разбежался и лихо оторвался от земли, унося с собой в неизвестность элиту столичного бизнеса.
В роскошно обставленном салоне самолета играла приятная музыка, стюардессы принялись разносить какие-то марочные и, по-видимому, очень редкие вина. Во всяком случае, Брынзин, у которого был большой опыт по части напитков, ни одного названия не знал. Тем не менее, вина были очень хорошими, и Эдуарду Борисовичу очень понравились. Он выпил бокал, потом другой, неожиданно и незаметно для себя отключился, и тут ему привиделся кошмар.
