мешке, лучше молчать.
– Да ты не волнуйся, – успокаивал Миша. – Разберемся.
Мы ехали на передовую, к людям, которые сегодня впервые шли в бой. Спешили. Надо было скорее разыскать капитана Овиедо, встретиться с пулеметчиками, которых я обучал в Альбасете.
Быть может, уже сейчас, в эту минуту, пока мы восседаем на кожаных подушках автомобиля, они идут в атаку. Скорее, скорее…
За окном мелькали фруктовые деревья, разрушенные хибары, опрокинутые тачки. В каком-то журнале я видел однажды большую фотографию крупных соревнований.
Спортивный фотокорреспондент запечатлел момент мотоциклетной гонки. Силуэты гонщиков и их машины на снимке прятались в мутном сероватом тумане. Вместо четких очертаний – смазанные силуэты. И именно эта смазанность больше всего подчеркивала большие скорости.
Мысли мои прервали глухие удары, прорывавшиеся сквозь гул мотора и свист ветра. Прислушался. Это ухали разрывы крупнокалиберной артиллерии.
Вдруг заскрипели тормоза. Машина капотом уперлась в груду камней. Тяжелый артиллерийский снаряд разворотил дорогу. Дальше ехать было нельзя, и мы вышли из машины. Остаток пути предстояло преодолеть пешком. Вокруг рвались снаряды, над головой противно попискивали пули. Наш маршрут оказался очень трудным и опасным. Большую его часть пришлось ползти. Так мы и двигались друг за другом. Впереди – молодой испанец, наш проводник, за ним я, замыкал шествие Миша.
Проводник, носивший пышное имя Мигель Анхэл Санчес, быстро и юрко скользил между камнями и редкими кустиками. Я следил за стоптанными сандалиями. За те пятнадцать-двадцать минут, что мы ползли, я запомнил все щербинки на подошвах, каждый шов.
Тяжело ползти по сухой взлохмаченной разрывами земле. От пота намокли волосы и прилипла на спине майка. Острые камни больно режут колени. Злющие коричневые колючки цепляются за френч, за брюки. Ноют ноги. Хочется подняться, размять суставы. Но частые пулеметные очереди прижимают к земле. И снова ползешь. Вот она, красная, сухая испанская земля. Я даже понюхал, как она пахнет. Она пахнет не так, как наша оренбургская степь, да и цветом не похожа. Здесь нет душистой полыни и осоки, острой как бритва, тоже нет. Свою шарлыкскую, оренбургскую землю я всегда узнаю по запаху. Я запомнил ее на всю жизнь с малолетства, еще мальчишкой, когда гонял в ночное лошадей, когда таскал из Урала и Салмыша окуней, когда бегал по борозде за плугом и сохой, которые с большой потугой тащила наша лошаденка, и когда по осеннему чернотропу ходил со старшими на охоту за зайцами в далекую и бескрайнюю степь, поеживаясь от первых утренних заморозков.
На спину упал небольшой камешек. Я оглянулся. Миша, скорчившись, полулежал под высохшим кустом и махал рукой. Пришлось вернуться.
– Что случилось?
– Больше не могу, – жаловался он. – Ужасные боли в животе, режет – сил моих нет.
– Надо идти.
– Не могу.
Миша наотрез отказался расстаться с высохшим кустом. А мне показалось, что он просто струсил. Пока мы спорили, вернулся назад проводник-испанец.
– Далеко ли до штаба? – спросил я у него.
Паренек в ответ пожал плечами. Мы насторожились: «Куда же ты ведешь нас?» Оказывается, он по собственной инициативе изменил маршрут и вел нас к пулеметному расчету, у которого только что замолчал «максим». А что касается командира батальона Овиедо, то проводник не знал, где находится командир. Я решил все-таки пойти к пулеметчикам. Они находились теперь совсем близко. Договорились с Мишей, что он пойдет назад, а сами поползли к пулеметному расчету.
Последние триста метров проскочили быстро и, перевалив через высокий бруствер, свалились в небольшой окопчик.
Три дюжих загорелых бойца лежали на спинах, прикрыв глаза пилотками. Они отдыхали и лениво переругивались. Рядом с каждым – пистолет. А еще теплый от недавней стрельбы «максим» молчал. Что-то испортилось, а никто из трех не знал, как исправить. Вот уже около часа они не участвовали в бою. Жара – воды ни капли. Патронов несколько ящиков, а пулемет не работает. Глупое положение. Хорошо, что противник пока не наступает.
Парень, что пониже ростом – его звали Педро, – наседал на своего соседа, пригорюнившегося от неудачи. Его считали виновником заминки. Он уронил на пулемет пустой ящик. И угораздило парня перетаскивать тару. Увидев нас, солдаты радостно замахали руками, потащили к пулемету:
– Скорее, скорее. Через несколько минут марокканцы пойдут в атаку.
– А если бы мы не пришли?
– У нас есть пистолеты.
Я стал осматривать «максим», а три незадачливых пулеметчика внимательно следили за мной. Поломка оказалась пустяковой: утыкание патрона в патронник.
– Что-нибудь серьезное? – заволновался Педро.
– Еще раз уронил бы ящик, и патрон встал бы на место.
Ребята склонились над пулеметом. Я стукнул ладонью по рукоятке, и перекос был ликвидирован. Для верности дал длинную очередь в сторону противника.
– Очень хорошо! – закричали парни, – Вива Руссия!
Первый номер тут же выпустил две ленты по фашистским окопам. Пулемет работал безотказно. Он стрелял, а друзья улыбались и подбадривали друг друга.
Но пока они палили, противник засек пулемет и начал обстреливать нас из минометов.
