В дороге, путая испанские, французские и русские слова, он рассказал, что назначен к нам шофером из 5-го коммунистического полка.
– Можете на меня положиться, не подведу, – заверил Пако.
Разговаривая с Пако, мы незаметно подъехали к зданию учебного центра.
Начальник учебного центра, встретивший нашу машину, уже знал об экстренном формировании и обучении двух отдельных пулеметных батальонов. Причем один из них должен быть испанским, другой – из интернационалистов. Структура батальонов была необычна: штаб, четыре пулеметные роты, взвод связи, саперный взвод, артиллерийская батарея и тыловые части. Численность батальона четыреста пятьдесят – пятьсот человек. В их распоряжении тридцать два станковых пулемета системы «максим».
Работа закипела. Особенно трудно пришлось артиллеристам: не хватало знающих офицеров, не было боевых расчетов.
Коля Гурьев трудился без отдыха. Он выискивал солдат, хотя мало-мальски знакомых с различными системами орудий, звонил в штаб 5-го коммунистического полка, где его заверили, что в самое ближайшее время пришлют выпускников мадридской артиллерийской школы. Коля немного успокоился, но дни до приезда пополнения отсчитывал чуть ли не по пальцам.
Время торопило. Нам предстояло в небывало короткие сроки создать и обучить батальоны. Тактике и управлению взводом, ротой и целым батальоном мы обучали без всяких предварительных лекций – практическим показом на местности. Подразделение выходило в поле на учение с материальной частью, необходимыми боеприпасами, полным боевым расчетом.
Здесь они принимали решения, учились тактически грамотно строить боевые порядки. Тут же, если кто ошибался и мешкал, мы делали замечания, поправляли, просили повторить прием.
Так продолжалось не раз, не два, а до тех пор, пока командиры твердо усваивали материал.
Мы все, испанцы и бойцы интернациональных бригад, готовились к жестокой схватке с фашистами.
Около двух недель шла напряженная работа по формированию и обучению пулеметных подразделений. И когда батальоны были почти готовы к отправке, противник неожиданно отказался от высадки десанта в Валенсии.
И у нас отпала необходимость специализироваться в противодесантной обороне. Оба наших батальона в ближайшие дни перебрасывались на автомашинах на Центральный фронт для защиты Мадрида. Мы должны были пополнить испанские отдельные бригады.
Мадрид! Я снова ехал туда. Прежние встречи с городом были суровыми. Как ты там поживаешь, гордый, неприступный Мадрид? Чем измерить твою боль, твои страдания, твои жертвы?
Вражеские силы сжимали кольцо вокруг столицы.
Не сумев прорвать оборону республиканцев в одном месте, враг искал бреши в другом. Наконец такое слабое место мятежники нашли в северном секторе Мадридского фронта. В течение всего декабря фашисты накапливали силы, пытаясь захватить важный стратегический пункт Лас Росас. Республиканцы готовили контрнаступление.
В Альбасете распрощался с переводчицей Валей. После нашей размолвки она стала серьезной и добросовестной. Перед моим отъездом в Мадрид ее перевели к интербригадцам.
В Альбасете я познакомился с итальянским добровольцем Марио Паскутти. Сдружились мы с ним быстро, словно знали друг друга с давних пор. И теперь нас назначили на один фронт. Небольшого роста, с черными как смоль волосами, любитель при случае ввернуть острое словцо, Марио нравился всем. Он хорошо знал испанский и русский, мог свободно объясняться по-французски.
Я рассказывал ему об оренбургских степях, о Москве. Он о Венеции, где вырос и провел детство, о художниках, в мастерских которых пропадал днями. Художники пускали любознательного мальчика за небольшую мзду: он должен был мыть кисти. Для Марио, который мечтал писать большие полотна, это были самые счастливые минуты. Он мыл кисти тщательно, не торопясь, стараясь протянуть удовольствие. Иногда кое-кто из живописцев, улыбаясь, спрашивал его: «Марио, кем ты хочешь стать?» И парнишка всегда серьезно, с достоинством отвечал: «Микеланджело. Или нет, Боттичелли».
Но чтобы иметь мастерскую, краски, этюдники, кисти, надо много денег. Учеба в школе, частные уроки не под силу родителям, у которых семеро детей и скромный заработок. И Марио, вместо того чтобы учиться, работал лотошником на одном из многочисленных каналов Венеции. Потом стал коммунистом, сидел в тюрьме…
– Видишь «ковш» на небе? – неожиданно спросил меня Марио.
– Вижу, – взглянув на яркое звездное небо, ответил я. – Ярко светит.
– Горит-то он горит, да не для всех одинаково.
И он стал вспоминать, что у него на родине, в Италии, одни наблюдают это созвездие с белоснежных яхт, другие из грязных колодцев узких улиц, завешанных перештопанным и застиранным бельем, третьим – вообще некогда взглянуть – работают, не разгибая спины. Он говорил и говорил… Парень мечтал поскорее разгромить фашистов, подавить мятеж в Испании. Пусть не сегодня, не завтра, но верил, что этот день настанет для Испании.
Марио замолк. Мы сидели молча, думая теперь каждый о своем.
Честно говоря, мне было тяжело расставаться со своими земляками, оставшимися пока в Альбасете, хотя и работали мы вместе не бог весть как долго.
Мои друзья Коля Гурьев и Ваня Татаринов тоже должны в ближайшее время выехать на фронт, а Митя Цюрупа оставался в Альбасете. Этот маленький городок на юге Испании мы считали глубоким тылом, и Митя тяготился пребыванием там. Он рвался на передовую.
На следующее утро друзья провожали меня. Молчаливые рукопожатия. Мы хотели запомнить друг друга на всю жизнь молодыми, в непривычной военной форме и черных беретах. Кто знает, удастся ли свидеться.
Не успел я еще сесть в кабину, рядом кто-то окликнул меня:
