Сейчас, подъезжая к селенью, Андрей решил сделать вид, будто накануне ничего не произошло. Спешившись у юрты, от которой лишь вчера увез невесту, он отодвинул войлочную полость, громко окликнув:
— Салям алейкум! Хозяева дома?
— Заходи, Адерей, — послышался спокойный голос Кистима, — садись, поешь.
Кроме Кистима, в юрте была мать Ханаа, с низко надвинутым платком на голове. Она готовила «корчик»— древний напиток Саяно-Алтая. Свежее коровье молоко, взбитое длинной палочкой с войлочным кружком на конце, женщина поставила на медленный огонь и перед самым кипеньем слила в большой глиняный горшок, который стала вращать до образования пены. Деревянная кружка «корчика», поданная Андрею, оказалась прекрасным завтраком, сразу утолив голод и жажду. Похмеляться не потребовалось.
— Ну что, посмотрим мальчишку? — предложил он Кистиму.
— Пойдем.
Саим тихо играл в соседней юрте, опасливо поглядев на вошедших. Андрей был не особенно силен в детском массаже, помнив лишь главное правило — массировать только кисть, не трогая основных точек тела. Но дело твое.
— Хорошо потеет? — спросил он Кистима. Тот перевел вопрос матери мальчика.
— Плохо, — ответил Кистим. Андрей объяснил, обращаясь к нему:
— Надо потеть, легче будет. Смотри. — Он взял круглую детскую ладошку, показывая способ массажа: мягкое нажатие большим пальцем от центральной ладонной точки «лао» ко второму и третьему межпальцевым промежуткам.
— Вот так делать, утром и вечером. Понял?
— Подожди, матери скажу. Мы-то уезжаем.
— Когда?
— Скоро — два дня, может, три. Надо быстро ехать, поздно будет.
— Что поздно будет?
Кистим насторожился от вопроса:
— Так, ничего… Пошли, араки выпьем.
Они перешли в большую юрту, устроившись у очага с горшком араки и большим куском кровяной колбасы.
— Почему ты ударил этого воина? — спросил Кистим через некоторое время.
— Не помню, — с ходу ответил Андрей, — пьяный был. А что, я кого-то ударил?
— Да. Того, кто назвал тебя «русской собакой».
— Вон оно что… а чему ты удивляешься?
— Почему ударил, если сам не русский? — пояснил Кистим. — На что обиделся?
Ну, на такие вещи Андрей уж лет пятнадцать не покупался.
— Потому и ударил, что не русский. Чего ради меня «русской собакой» обзывать?
Сейчас у него не было никакого чувства измены или внутреннего отречения от своих. Шла привычная игра, она всегда такая.
— Вот как. — Кистим покачал головой и отвернулся к очагу, по пепельно-черным поленьям которого перебегали рыжие язычки огня.
Через некоторое время на улице послышался стук копыт и русский оклик с явным китайским акцентом:
— Андрей! Ты слышишь меня, презренный раб?
— Чего орешь? — Андрей высунулся из юрты. Чен гарцевал посреди пыльной улицы на пегой киргизской лошадке. С ним был один из уланов хана.
— Слезай, тут выпить дают, — сказал Андрей.
— Вот, бери, — передал Чен повод своей пегой, — теперь ты на ней потрюхаешь. И барахло свое сам вези.
— Ну и рожа, — заметил он, разглядывая синяк Андрея, — хорошо погуляли?
— Как положено.
Сбросив притороченную палатку, Чен прошептал Белому что-то по-китайски, погладил по шее, оправил потник, подтянул подпругу. Белый склонил к Чену тонкую морду, довольно фыркая.
— Господи, настоящий китайский конь! — воскликнул довольный Чен. — На местных клячах ездить, все равно что спать с кем попало… Ладно, где тут наливают?
Он вошел в юрту, приветствуя молодого мужа:
— Ну здорово, как там тебя — Кистим, что ли?
— Много говоришь, — спокойно ответил тот.
— Да? А кто тут считает? Ну, за новобрачных! — Чен единым махом осушил большую чашку араки. — Собирайся, мы уезжаем, — это уже Андрею.
