довольны, мама, освободившаяся от забот о ребенке, Кривошеева, ставшая наконец матерью, и Осич.
Осич получает деньги — и потому довольна.
Вот и мотив.
Представим, что деньги получены, а подходящего случая все нет. В конце концов, детей подкладывают на порог не каждый день и не каждый день находятся девочки, которые могут оставить младенца, повернуться и уйти.
А Кривошеевой обещано! Деньги Осич получены.
Галина же, судя по рассказам мужа, женщина нервная, плохо владеющая собой. Вот-вот — и начнет скандалить, шуметь.
И Кривошеева исчезает.
Как все складно!
А что тогда Нина Фофанова?
А Нина Фофанова, судя по рассказу ее уголовной подруги, тоже хотела ребенка.
И тоже были проблемы. И не обращалась ли она тоже за помощью к Осич?
А остальные?
А возможно, никаких остальных… Остальные — каждый сам по себе. Шматриков ехал мимо. Отлично. Пусть так. Возможно, за ним вообще охотились от самой столицы — у богатого человека много причин исчезнуть.
А что тогда этот Вадик с часами? Тут-то что? Часы его каким-то образом оказались у Кикалишвили?
А глина? Белая глина, которой нигде нет? Кроме как на колесах “Тойоты” Фофановой, на кроссовках Немой и последней обнаруженной машине без владельца. На машине Свиридовой.
Все. Приехали.
Аня выключила двигатель. Все-таки в размышлениях дорога пролетает быстро.
Вот и он — ее, почти уже родной, мотель “Ночка”.
К счастью, вечером Осич на этот раз у Туровских на чаепитии не было.
"К счастью” — потому что Аня не выбрала еще тактику поведения с этой дамой.
Игра в подкидного дурака. Абажур. Чай. Опять эта уютная, милая, безмятежная провинция. Пироги.
Перед сном звонок домой в Москву. Разговор с Петром. Виртуозное вранье про отдых на побережье и прогулки по морскому песку.
"Так уже оно и идет почти привычно — одно за другим”, — подумала Светлова.
Это было ужасно, но это было именно так: жизнь в Рукомойске становилась привычной. Как там Анна обмолвилась ненароком в разговоре с госпожой Шматриковой: “У нас в Рукомойске”?.. Ха-ха! Не смешно, однако. Как бы Светловой насовсем тут не остаться!
Так и не решив, даже к утру, говорить ли ей самой с Осич или лишь поставить в известность о том, что она узнала, лейтенанта, предоставив ему самому заняться Валентиной Терентьевной, Аня решила начать день с того, чтобы завернуть к Горенштейну.
— Как там продвигаются дела, Соломон Григорьевич?
— Подвигаются, но плоховато. Девушка очень закована в свои страхи. Только обрывки каких-то странных воспоминаний разрешает себе. Очевидно, невероятной силы был шок!
— Объясните все-таки, на что мы можем рассчитывать?
— Понимаете, для этого мне следует рассказать вам, скажем, о знаменитом случае с пациенткой Брейера.
— Пациенткой Брейера? Я вся внимание… Горенштейн взял из книжного шкафа растрепанный толстый том, полистал его и начал читать:
— “Вначале пациентка Брейера бормотала какие-то слова… Казалось, что они относятся к каким-то впечатлениям и мыслям, занимающим ее ум. Врач попросил ее запомнить эти слова.
Затем в состоянии гипноза повторил ей эти слова, чтобы побудить ее сказать что-нибудь еще на эту тему. Больная пошла на это и воспроизвела перед врачом то содержание психики, к которому относились упомянутые слова. Это были описания ее состояния в то время, когда она сидела у постели смертельно больного отца, который, как было известно врачу, уже давно умер. Она рассказывала о странных фантазиях, которые в то время испытывала. И, рассказывая о них, больная как бы от них освобождалась, возвращаясь при этом на некоторое время в нормальное состояние”.
Гор сделал паузу и взглянул на Светлову:
— Вам это что-то напоминает?
— Напоминает, — согласилась Светлова. Гор продолжил чтение:
— “Летом во время жары больная сильно страдала от жажды, так как безо всякой понятной причины она с известного времени перестала пить воду. Она брала стакан с водой, но, как только касалась его губами, тотчас же отстраняла, как страдающая водобоязнью. Мучительную жажду больная утоляла только дынями и фруктами.
Однажды под гипнозом она рассказала о своей компаньонке, англичанке, которую не любила. Рассказ больная вела со всеми признаками отвращения. Она рассказала о том, как однажды вошла в комнату этой англичанки и увидела, что ее отвратительная маленькая собачка пила воду из стакана. Тогда она ничего не
