— После похорон возлюбленной Клоринды убитый горем герой проникает в страшный волшебный лес и разрубает там своим мечом высокое дерево. И вдруг из раны этого дерева потекла кровь! И он слышит голос Клоринды, душа которой заключена в этом дереве. Она жалуется, что он снова причинил ей боль.
— Дважды, бедняжка!
— Я именно об этом вам и толкую.
— Интересно! — вздохнула Светлова. — Похоже, однако, что ваши здешние леса не менее страшные и волшебные…
— Ну, вы уж так напрямую все не воспринимайте, дорогая! — обеспокоенно взглянул на Светлову доктор Гор. — У нас тут, конечно, кое-что случается… Но все-таки… Держитесь, милая моя!
— Изо всех сил, — пообещала Светлова. Аня посидела еще с полчаса, распивая с Горенштейном чаи, но девушка так и не появилась.
Ощущение было не из приятных: прежде Немая не пропускала ни одного сеанса. Это случилось с ней впервые.
— Соломон Григорьевич, — попросила Аня перед уходом, — когда вы снова станете с ней общаться… Спросите, откуда у нее часы, которые она подарила своему другу Отару Кикалишвили…
— Это так обязательно — про часы?
— Да, увы.., обязательно. Это очень важно.
Сквозь ночной сон опять — телефон.
— Выходите! Мы возле “Ночки”.
Голос Богула.
— Мы — это кто? — зевнула Светлова.
— Увидите.
— Что случилось-то?
— Увидите.
— Да что вы заладили: увидите, увидите!.. Все-таки вы, Богул, милиционер, а не Дед Мороз… Ваша любовь к сюрпризам давно меня настораживает…
— Переживете.
— Машину, что ли, опять нашли на вашей “бермудской” трассе?
— Говорю вам: поторапливайтесь.
— Не скажете — никуда не пойду! — надулась Светлова.
— Еще раз говорю: напяливайте мигом свои шмотки — и выходите! — В трубке послышались гудки.
— Упрямый, как осел, бесцеремонный, как мент! — Светлова, чертыхаясь, натянула джинсы и куртку и, поеживаясь, вышла на улицу.
В милицейском “газике” у ворот, кроме водителя и Богула, неожиданно оказался Кикалишвили.
Едва Светлова забралась в машину, “газик” дернулся с места — разумеется, с присущей этой модели автомобиля “грациозностью и плавностью”…
Светлова, чертыхнувшись, потерла ушибленный локоть и вопросительно поглядела на Богула.
— Вот послушайте, Светлова, что он говорит! — кратко кивнул на друга Отарика лейтенант Богул.
И Кикалишвили, как заученное стихотворение, затараторил, повинуясь этому кивку, словно приказу, то, что повторял уже, по-видимому, не раз:
— Мы договорились с Мариночкой встретиться, как всегда. Я ее ждал на обычном месте. Мы там встречались, а потом ехали сюда…
Между тем, свернув с трассы на песчаную, шишкинскую, белеющую в темноте дорогу, милицейский “газик” с Богулом, Светловой и Кикалишвили въехал в приятный на вид живописный сосновый лесок.
— Я ее ждал, как мы договорились… На обычном месте!
Аня кивала, слушая рассказ Отарика Кикалишвили.
Светлова припомнила, как однажды она уже стала свидетельницей свидания Кикалишвили и Немой. Так вот куда они потом заторопились!..
Понятное дело: автомобильная любовь… Не нужно никаких гостиниц и мотелей. Джип — и в лесок.
— Но ее все не было… — тараторил Кикалишвили. — А потом… Не знаю, почему, но я потом сюда приехал.
— Не знаете, почему? — с инквизиторским дружелюбием в голосе уточнил Богул.
— Я не знаю… То есть знаю! — испугался Отарик. — Потому что я везде Мариночку искал — и уже не знал даже, где еще ее искать! Ее нигде не было. И почему-то, уже не зная, куда еще ткнуться, заехал сюда. И думал, может, мы разминулись? Я ведь опоздал! А что, если она решила поехать прямо сюда, в лес? Ну вот… И я тоже поехал в этот наш лес. Подъезжаю, выхожу из машины. А она…
Милицейский “газик”, повинуясь указаниям Отарика, попетлял между деревьями и остановился.
За окнами была полутьма, из нее выступали темные, резкие, подсвеченные луной силуэты деревьев и кустов.
