- Ну, бери же... а то! - оборванец сделал угрожающее движение.
Маркиз машинально взял нож и, не спуская глаз, смотрел на оборванца.
- Слушай, ты... - продолжал оборванец, глядя исподлобья, мрачно и торжественно. - Когда ты сидел в тюрьме, я... я из Фарнези... Луиджи Чекки... я... у нас читали в газетах... что ты сделал... Все говорили, что тебя оправдают, что для вас закон не писан и вы можете делать над другими все, что захотите!.. И я дал себе слово, что, если тебя выпустят, я сам найду тебя, чего бы мне это ни стоило, и буду биться с тобою... не на шпажонках ваших дворянских, а на равных ножах... Биться насмерть, понимаешь?.. Один из нас должен лечь, и это будешь ты, убийца... подлец!..
Маркиз, казалось, не понимал. Он нелепо держал нож перед собою, и глаза его с тоскою смотрели вдоль шоссе.
- Ну, понял?.. Защищайся!.. Я бы мог просто убить тебя, и, видит Бог, Мадонна простила бы мне!.. Но я предлагаю тебе поединок... Защищайся!
Что-то похожее на презрительное недоумение, напомнившее прежнего Паоли, мелькнуло в глазах маркиза.
- Поединок?.. Ты - мне?.. Негодяй!.. С каких это пор маркизы стали драться со всякой рванью!.. Пошел прочь!.. Я прикажу тебя сгноить в тюрьме... Ты знаешь, что я родственник папы!.. Тебя повесят!..
Оборванец вдруг захохотал и присвистнул, глумясь.
- Хо-хо!.. Кто ты?.. Знаю!.. Ты - убийца женщин, аристократ, паразит, грязная сволочь, которая думает, что ей все позволено. Грязная, подлая тварь, высасывающая кровь рабочих, тварь, которую я дал обет моей Мадонне уничтожить... вот!.. А, суд тебя оправдал?.. А, в Риме нет над тобой суда?.. Ну, так он здесь!.. Тем хуже для тебя!.. Защищайся!..
Маркиз еще раз оглянулся кругом. - Пусто и холодно белело шоссе, тени ночи уже сползли с гор, и облака окрасились темной кровью. Отчаяние сжало его сердце. Он посмотрел на нож, потом на оборванца и с решимостью безнадежности сжал холодную рукоятку.
- Ну? - хрипло и воинственно крикнул оборванец.
Маркиз остро взглянул на него.
Оборванец был ниже его на голову, но шире в плечах и крепко стоял на своих коротких, согнутых ногах. Он втянул голову в плечи, выставил локоть левой руки и весь сжался, как перед прыжком.
Маркиз сцепил зубы и весь покрылся восковой бледностью. Нож ходил в его руке.
- Готово?
Маркиз машинально кивнул головой.
Тогда оборванец крадучись, как-то боком, стал подходить к нему. Его острые глазки, как два гвоздя, смотрели прямо в глаза маркизу, поверх разорванного локтя синей грязной блузы.
'Я сильнее его!' - вдруг мелькнуло в мозгу маркиза.
Надежда шевельнулась в нем: он вспомнил уроки бокса, гимнастические упражнения, фехтование... Да, за ним, в этом бою, было девяносто шансов победы... Если бы только этот мерзавец не так верил в свое право!.. Образ убитой графини Юлии мелькнул перед маркизом. Ее огромные, полные предсмертного ужаса и мольбы глаза встали перед ним, и холодный пот выступил на его бледном, исцарапанном во время падения лбу.
'О, проклятая! - подумал он с судорогой невероятной злобы. - Из-за такой... я погибаю!..'
Вся его жизнь, веселая, блестящая, полная наслаждений и привилегий, прошла перед ним. И он должен погибнуть?.. Отчаянная ненависть, та ненависть, с которой кусается змея, которой наступили на хвост, неудержимо сдавила ему глотку.
Он еще раз оглянулся, понял, что единственное спасение заключается в его собственной смелости и ловкости, и вдруг, изогнувшись, как кошка, стремительно бросился на оборванца.
Но тот, видимо, ожидал этого и отскочил в сторону с ловкостью, непостижимой в его неуклюжем коротконогом теле. Нож маркиза скользнул в воздухе, и он сам едва не упал, только каким-то чудом ускользнув, в свою очередь, от ножа оборванца, разорвавшего ему плечо костюма.
'Нет, надо хладнокровнее... так я сам напорюсь!' - бессознательно мелькнуло у него в голове.
Они расскочились и опять тихо, подкрадываясь, как два зверя, стали подходить.
Глаза их, казалось, слились в одно, и никакая сила не могла бы их разъединить. Вся жизнь ушла в этот острый, видящий каждое движение противника, подстерегающий каждую его мысль, взгляд.
Внезапно оборванец скользнул куда-то вниз, под руку маркиза, но маркиз быстро подставил колено и почувствовал, как что-то мокро хрястнуло. В ту же секунду он ударил сверху и с невероятной животной злобной радостью ощутил, как нож вонзился во что-то мягкое.
- Попал!..
Стон и бешеное ругательство были ответом, и они снова расскочились в разные стороны.
Нос оборванца был разбит, и кровь текла в рот. Плечо синей блузы быстро намокало чем-то темным.
'Ага!' - мелькнуло в голове маркиза, и он почувствовал себя сильнее и ловчее.
Это был прилив бодрости и веры в себя. Огромное преимущество его боксера, гимнаста и фехтовальщика - было слишком очевидно. Нужно было только не терять хладнокровия, и участь оборванца была решена.
Должно быть, и оборванец понял это. Он страшно не побледнел, а как-то посерел, оскалил зубы и смотрел дико, как зверь, неожиданно попавший в капкан во время прыжка на жертву.
Они опять начали сходиться.
Теперь нападал маркиз. Его бледное решительное лицо с красными пятнами на скулах было полно жестокой энергией. Глаза, казалось, заранее видели каждое намерение оборванца.
Странное и дикое зрелище представляли эти два человека, кружащиеся на белом пустынном шоссе, в призрачном свете потухающих сумерек.
Маркиз слышал, как тяжело и неуверенно дышал его противник.
'А, мститель! - уже насмешливо, с отблеском привычной наглой самоуверенности, думал он. - Попался!..'
Он прыгнул на оборванца, локтем легко отбил его руку и со всего размаха ударил. Но клинок скользнул по кости и только широко и страшно вспорол кожу на спине оборванца. Тот тяжко и болезненно застонал.
Не давая ему опомниться, маркиз прыгал как кошка, справа, слева, приседая и вскакивая, нанося удары без перерыва, со всех сторон.
Рукав блузы оборванца уже висел клочьями, и худая, безмускульная, незагорелая и странно белая рука его покрылась кровью. Он, видимо, ослабел. Вся спина у него была мокра от крови.
- Вот!.. Так!.. - сквозь зубы хрипел маркиз.
Оборванец уже только защищался, потерянно и неуклюже вертясь на месте и поднимая густую пыль своими плоскими подошвами. Он был красен от крови, как животное на бойне, и из его мрачных, воспалившихся глаз смотрело безнадежное сознание гибели.
Маркиз отскочил и, когда оборванец невольно ринулся вперед, с силой всадил ему нож в спину. Что-то хрустнуло, и оборванец упал на колени, как был, пораженный обухом. Маркиз испустил дикий торжествующий крик и вдруг увидел, что в руке у него, вместо ножа, только короткий тупой обломок: нож сломался.
То, что произошло в следующее мгновение, было так быстро и нелепо, что маркиз даже как будто и не понял ничего.
Он почувствовал только, что случилось что-то ужасное и непоправимое, что он погиб.
Мгновенная, как будто сладковатая и противная боль дошла снизу ему до горла. Брюки на животе как будто как-то ослабли, и весь низ туловища раскис в чем-то мокром и страшном. Ужасающая тошнота наполнила все его тело.
'Не может быть!' - успел еще подумать маркиз и сел в мягкую пыль шоссе, - опираясь руками и удивленно глядя на свои ноги, как будто помимо его воли дергающиеся в пыли.
Он не понял, не успел понять, и не защищался, когда оборванец перерезал ему горло, завалился назад, перевернулся на бок и стал, хрипя и хлюпая, захлебываться в неудержимо бьющей крови, быстро и сильно дергая ногами по жесткому шоссе.
