вернулся. В отдельной кучке возмущенно размахивал руками Рязанцев.
Санин невнимательно посмотрел в чье-то негодующее лицо в очках, зачем-то очутившееся у него под носом, но совершенно безмолвное, и повернулся к Иванову.
Иванов смотрел неопределенно. Натравливая Шафрова на Санина, он отчасти предчувствовал какой- нибудь инцидент, но не то, что произошло. С одной стороны, вся эта история восхитила его своей резкостью, с другой стороны, чего-то стало жутко и неприятно. Он не знал, что сказать, и неопределенно смотрел поверх крестов, в далекое поле.
- Дурачье, - с искренней тоской сказал Санин.
Тогда Иванов устыдился, что мог колебаться над чем бы то ни было, и, притворяясь невозмутимым, поставил сзади себя палку, оперся на нее и сказал:
- Черт с ними. Пойдем отсель!
- Что ж, пойдем...
Они прошли мимо враждебно смотревшего на них Рязанцева и кучки бывших с ним и пошли к выходу. Но еще издали Санин заметил группу малознакомой ему молодежи, столпившейся, как бараны, головами внутрь. В центре Шафров суетливо размахивал руками и говорил, но при виде Санина замолчал. Все лица повернулись к нему и на всех было странное выражение: смеси благородного возмущения, робости и любопытства.
- Это против тебя злоумышление! - сказал Иванов.
Санин вдруг нахмурился, и Иванов даже удивился, увидев выражение его лица. А когда из группы студентов и девиц, не то с испуганными, не то с восхищенными розовыми личиками, выделился Шафров и весь красный, как бурак, щуря близорукие глаза, направился к Санину, тот остановился в таком повороте, точно хотел ударить первого попавшегося.
Шафров, должно быть, подумал именно так, потому что остановился дальше, чем нужно, и побледнел. Студенты и барышни, точно маленькое стадо за козлом, столпились за ним.
- Чего вам еще? - негромко спросил Санин.
- Нам ничего... - смешавшись, ответил Шафров, - но мы хотели от всей группы товарищей выразить вам свое порицание и...
- Очень мне нужно ваше порицание! - сквозь зубы и с недобрым выражением возразил Санин, - вы меня просили, чтобы я сказал что-нибудь о покойном Сварожиче, а когда я сказал то, что думал, вы выражаете мне свое негодование?.. Ладно!.. Если бы вы не были глупыми и сентиментальными мальчишками, я бы сказал вам, что я прав, и Сварожич действительно жил глупо, мучил себя по пустякам и умер дурацкой смертью, но вы... а вы мне просто надоели своей тупостью и глупостью, и подите вы все к черту! Трогаю я вас?.. Марш!..
И Санин пошел прямо, разрезав заслонивших ему дорогу.
- Вы не толкайтесь, пожалуйста! - тоненьким голосом, в котором было что-то петушиное, запротестовал Шафров, красный до слез.
- Это безобразие! - начал кто-то, но не кончил.
Санин и Иванов вышли на улицу и довольно долго молчали.
- Ты ж чего людей пужаешь! - заговорил Иванов, - зловредный ты человек опосля этого!
- Если бы тебе всю жизнь так упорно лезли под ноги эти вольнолюбивые молодые люди, - серьезно ответил Санин, - так ты бы и не так их пугнул!.. А впрочем, черт с ними!
- Ну, не плачь, друг! - не то серьезно, не то шутя возразил Иванов, знаешь что... Пойдем-ка мы купим пивка и помянем раба божия Юрия! А?..
- Что ж, пожалуй! - равнодушно ответил Санин.
- Пока приедем, все разойдутся, - оживленно заговорил Иванов, - мы у него на могилке и выпьем... И покойничку почет, и нам удовольствие!
- Так.
Когда они вернулись на кладбище, там уже никого не было. Кресты и памятники стояли точно в ожидании, неподвижно придавив желтеющую землю. Ни одного живого существа не было видно и слышно и только, шурша опавшей листвой, проползла через дорожку скользкая черная змея.
- Ишь ты, гадина! - вздрогнув, заметил Иванов.
У свежей могилы Юрия, на которой пахло взрытой холодной землей, гнилью старых гробов и зеленой елкой, они вывалили на траву груду тяжелых пивных бутылок.
XLV
- А знаешь, что... - сказал Санин, когда через час или два они вышли на темную сумеречную улицу.
- Что?
- Проводи меня на вокзал, да и поеду я отсюда. Иванов остановился.
- Чего ради?
- Скучно мне тут!..
- Испужался, что ли?
- Чего? Хочется уехать, и все тут.
- Зачем?
- Друг, не задавай глупых вопросов! Хочется, только и всего... Пока людей не знаешь, все кажется, что они дадут что-нибудь... Были тут интересные люди... Карсавина казалась новой, Семенов умирал, Лида как будто могла пойти необычной дорогой... А теперь скучно. Надоели все. Или тебе этого недостаточно? Понимаешь, я вытерпел этих людей, сколько мог терпеть... больше не могу.
Иванов долго смотрел на него.
- Ну, пойдем... - сказал он.
- А с родными попрощаться?
- А ну их... они-то и надоели мне больше всех.
- Да вещи возьмешь же?
- У меня их немного... Ты иди в сад, а я пойду в комнаты и подам тебе чемодан в окно. А то увидят, пристанут с расспросами, а что я им скажу такого, чтобы их утешило?
- Та-ак... - протянул Иванов и на минуту потупился, потом махнул рукой. - Очень это для меня прискорбно, друг... ну да что уж там!
- Поедем со мной.
- Куда?
- Да все равно куда. Там видно будет.
- Да у меня и денег нет.
- И у меня нет, - засмеялся Санин.
- Нет, уж ступай сам... С пятнадцатого у меня и занятия начинаются. Так-то спокойнее!
Санин молча посмотрел ему прямо в глаза и так же прямо посмотрел на него Иванов. И вдруг ему стало чего-то неловко и он съежился, точно в зеркале увидел отражение свое гнусным. Санин отвернулся.
Они пошли через двор. Санин вошел в дом, а Иванов в потемневший сумеречный сад, где грустно встретили его тени осеннего вечера и запах тихого тления. По траве и кустам, шелестя листьями и хрустя сухими ветками, Иванов подошел к окну в комнату Санина. Оно было открыто и темно.
А Санин тихо прошел через зал и остановился против балконной двери, услышав знакомые голоса.
- Чего же ты от меня хочешь? - послышался с балкона голос Лиды, и Санина поразили его тусклые измученные нотки.
- Я ничего не хочу, - ответил Новиков, и очевидно, против воли голос его звучал ворчливо и надоедливо, - мне только странно, что ты смотришь так, будто приносишь для меня жертву... Я ведь...
- Ну хорошо... - сорвался голос Лиды, и хрустальные звуки близких слез неожиданно зазвучали в сумеречной тишине вечера - не я... ты приносишь жертву... ты!.. Я знаю!.. Чего же еще нужно от меня?
Новиков хмыкнул недоумевающе и смущенно, но слышно было, что он чуть-чуть сконфузился и старается скрыть это.
- Как ты не можешь меня понять?.. Я тебя люблю и потому это не жертва... Но если ты сама смотришь на наше сближение, как на жертву с чьей бы то ни было стороны, то тогда что ж это за жизнь будет у нас?
