тяжелее и тяжелее. Лиза стояла у двери, а Дора у стола. Что-то огромное, невыносимо страшное и нелепое выползало из всех углов и наполняло комнату. Доре показалось, что лампа начинает тухнуть.
- Да что ж это такое! - хотела крикнуть она, но вместо того спросила: Где ты была? - таким странным голосом, точно что-то круглое сидело у нее в горле.
Лиза тоскливо повела на нее глазами и не ответила.
- Ну, что ж... надо к... кончать... - с усилием ворочая коснеющим языком, будто какой невероятной тяжестью, сказала Дора.
Лиза глухо ответила.
- Да...
Дора протянула руку и, не веря себе, взяла револьвер. Холод и дрожь пробежали у нее по всему телу. Ее стала бить лихорадка, мучительная и страшная. Все звуки стали вдруг глухи и слышались как будто издалека. Казалось, что какой-то туман поднимается с пола и становится кругом, отделяя ее от всего мира. Когда она приложила револьвер к виску и холод, железный и острый, мгновенно пронизал ее череп, лицо Доры страшно исказилось, как будто в бессильной смертельной борьбе.
'А вдруг та не застрелится и я останусь в дурах! - с острой и нелепой подозрительностью мелькнуло у нее в мозгу. - А впрочем... Это все так... чепуха!' - подумала она в ту секунду, когда уже чувствовала, что сейчас нажмет спуск конвульсивно сжимающимся пальцем. Как сквозь стену она услышала, как Лиза что-то сказала, и быстро опустила револьвер. Невыразимо сладкое облегчение и страшную слабость почувствовала Дора и опустилась на стул.
- Я... сначала... - сказала Лиза с непонятным, печальным состраданием и тоской.
Дора молчала и смотрела на нее безумно выпученными глазами. Зубы у нее стучали.
- Потом ты... - добавила Лиза строго.
Она подошла к столу, взяла револьвер из ослабевших пальцев Доры и спокойно и аккуратно приложила его к левой стороне груди, слегка прижав мягкое тело.
Дора видела ее серьезные, немного выпуклые серые глаза и лицо в тени, и ей все больше и яснее казалось, что все это какая-то странная, скверная шутка, неизвестно чья и над кем. В следующий момент лицо Лизы отчетливо и страшно изменилось в выражение невыразимой тоски и отчаяния, оглушительный грохот ахнул у Доры в ушах и почему-то послышался резкий звон разбитого стекла. Лиза покачнулась, коротко взмахнула рукой и, страшно широко раскрыв глаза, цепляясь за стол и опрокидывая на себя стакан с холодным чаем, во весь рост повалилась на спину. Стул опрокинулся и с грохотом откатился на середину комнаты.
- Ай!.. - ужасающим голосом, острым, как нож, пронзительно закричала Дора, обеими руками хватаясь за голову... - Лиза!..
Какой-то кровавый кошмар наполнил ее голову, все закружилось вокруг в невероятном вихре, и Дора с размаху ударилась о дверь.
- А... а... а... а... а...!.. - долгим, равномерно ужасным и пронзительным криком кричала она, в исступлении царапаясь в запертую дверь, которая уже дрожала и рвалась от ударов снаружи.
В коридоре громко и тревожно гудели многочисленные голоса.
XIII
На улицах было еще почти светло, но фонари уже горели и их золото странно и красиво блестело в синеватом сумраке летнего вечера.
Как-то напряженно тихо было в пустой квартире. Горела только одна лампа в столовой и, как огромная, мертвая, огненная бабочка с распростертыми крыльями, неподвижно висела над белым столом. Слышно было, как где-то скучно тикали часы, точно для собственного развлечения, наедине отсчитывая никому не нужное время. Были спущены все шторы, и оттого казалось, будто за стенами - черная, непроглядная, глухая ночь.
Закутавшись в большой теплый платок, Дора тихо лежала на кровати в маленькой темной спальне и думала.
Прошел год со дня смерти Лизы Чумаковой, и на ее могиле, должно быть, давно уже проросла вторая трава. Черной полосой был этот год для Доры: острая грусть, болезнь, ядовитый стыд истомили ее. Лицо у нее похудело, глаза стали блестеть болезненным выражением, голова стала еще больше, а тело меньше и слабее. Но в душе ее по-прежнему жило что-то беспокойное, что жгло ее сознанием своей незначительности, неодолимо толкало на поиски великого, красивого и сильного, в один год протащило ее через всю Россию, сквозь тысячи опасностей и втолкнуло, наконец, в эту пустую, зловещую квартиру, в которой зародился и вырос обширный террористический заговор.
Было страшно холодно и невыносимо тяжело думать о том, что должно было произойти завтра, но все- таки Дора знала, что пойдет и сделает все, и душа се наполнялась наивным, тайным восторгом, что именно ей поручена ответственная и опасная роль. Огромное кошмарное дело политического заговора как-то расплывалось, не укладывалось в сознание, и Дора видела только себя, с замиранием сердца представляя себе свое спокойное и гордое лицо среди какого-то кровавого хаоса.
Она лежала тихо и смирно, и только глаза у нее блестели в темноте, как у спрятавшейся мыши.
В соседней квартире, за глухой стеной что-то упало, и почему-то это тяжелое падение опять вызвало со дна ее памяти скорбные воспоминания, целый год мучившие ее, как тяжелый бред. Стала опять сверлить вечная мысль о том, что она не сумела умереть так просто и хорошо, как Лиза. В сотый раз она попыталась объяснить себе это случайностью и в сотый раз поверила, но в самой глубине души, в темном, никому не ведомом уголке снова заныла болезненная, кровоточащая ранка.
Стало и страшно, и стыдно, и одиноко, и тяжело, как никогда.
Звонок задрожал в передней, и звук его, острый и предостерегающий, пробежал по всей квартире, сначала тихо, потом громко и отрывисто, а немного спустя опять тихо и долго, точно просясь.
Что-то испуганно вздрогнуло в груди, но сейчас же исчезли воспоминания и оттого стало легче. Дора торопливо встала и пошла в переднюю. В столовой уродливая черная тень родилась от неб на стене, кривляясь, проводила до дверей и скрылась в темной передней.
На лестнице было светло, и фигура Андреева, в пальто и ушастом картузе, отчетливо вырисовывалась в ярком четырехугольнике открытой двери.
- А, это вы? - тихо сказала Дора. - А остальные?
Андреев неторопливо запер дверь, снял шинель и шапку и тогда только ответил:
- Они придут в девять часов. Незнамову надо будет дать поесть. Он здесь останется ночевать.
- У меня все готово... - ответила Дора.
Они прошли в столовую. Дора села на кушетку, по-прежнему кутаясь в платок до самого подбородка, точно ей все время было холодно.
Андреев принес из передней какой-то сверток, отпер шкаф и осторожно, как стеклянную вещь, положил его на полку.
- Вы тут поосторожнее... - предостерегающим голосом сказал он.
Наступило молчание. Андреев медленно прохаживался из угла в угол. Дора молча следила за ним глазами, и ей казалось, что во всей квартире висит что-то тяжелое, что давит грудь и голову.
- Ну, что... все готово? - спросила она только для того, чтобы не молчать.
Андреев, должно быть, понял это, потому что ничего не ответил.
- Кто такой Незнамов? - опять спросила Дора. Андреев внезапно остановился перед нею, перестал дергать усы и улыбнулся.
- Я не могу сказать этого даже и вам... Да это все равно. Хороший человек... настоящий... это самое главное... Ну, впрочем, скажу, что он студент.
Андреев опять стал ходить по комнате и кусать усы.
- Не знаю, чем все это кончится... - заговорил он раздумчиво. Но если они пропадут, то будет скверно... Нам таких людей скоро не нажить. Да... В другой стране они сделали бы великие дела, а тут, чего доброго, пропадут ни за грош...
- Ну же... где же ни за грош! - протянула Дора.
- А вы думаете, я бы их отдал за какую-то старую сановную обезьяну?.. Дора улыбнулась.
- Вы так говорите, точно сами не рискуете... - сказала она с невольной легкой лестью. Андреев махнул рукой.
- Нет, я что... моя роль самое большее 'шлиссельбургская'... А их прямо на виселицу... А жаль. Я их
