жизни, в светлом ожидании счастья и ласки, а ни у кого из современных писателей не было столько красивых, нежных и грустных слов о любви. Тихая любовная музыка струилась со страниц его книг. Арсеньев любил писать о том, как радостно и доверчиво входит в жизнь молодая женская душа и как грубо, пошло и хищно встречает ее многоопытная мужская чувственность. Было что-то невыразимо печальное в тех тоскующих нотках, какими он умел заканчивать свои рассказы, и казалось, что у него самого должна быть женственно-нежная, красивая, полная любви и ласки душа.
Его последний рассказ Нина прочитала несколько раз. Можно было подумать, что он незримо следил за нею и что рассказ написан именно о ней. С другими лицами, в другой обстановке на страницах этого рассказа жили Луганович, и Высоцкий, и Нина, и было страшно и непонятно, как мог он знать то, о чем сама Нина боялась сознаться себе. Все пережитое, все недоумения девушки, впервые столкнувшейся с житейской грязью, униженной и оскорбленной, всколыхнулись в ее душе, и Нине казалось, что если бы можно было поговорить с этим человеком, рассказать ему все, то он ответил бы ей. Что ответил, Нина не знала и сама, но душа ее бессознательно стремилась к этому неизвестному, особенному, непонятному человеку.
Весь тот день, когда девушка узнала о приезде Арсеньева. Нина была в нервном, напряженном волнении. А вечером ей пришла в голову неожиданная мысль. Стыдясь своего искреннего наивного порыва, она придала всему вид шалости и вместе с Катей Чумаковой, дурнушкой-курсисткой, помешанной на любовных приключениях, написала письмо Арсеньеву. А на другой день, вечером, обе они побежали в университетский сад.
Никогда не был так тих, задумчив и прекрасен мартовский вечер. Еще совсем голые деревья отчетливо рисовались на мягком синем небе, в котором медленно и прозрачно зажигались весенние звезды. От земли шел волнующий, как неосознанная радость, пьяный запах, и она была черна и упруга. В маленьких лужицах похрустывал хрупкий весенний ледок. Было что-то радостное и пьянящее в черноте земли, в блеске первых звезд вверху, в ясном блеске зари, в румяных толпах, медленно движущихся по аллеям, в возникающем то тут, то там беспричинном смехе, в том, что не видно было лиц и только по голосам можно было узнавать знакомых.
Нина и Катя долго ходили в толпе, возбужденные, взволнованные ожиданием. В сущности говоря, они не верили, что Арсеньев придет, но все-таки им было весело и немного страшно.
- Я убегу!.. - говорила Катя, которая трусила, как гимназистка.
Нина была покойнее, и должно быть, потому, что бессознательно чувствовала прелесть и желанность своего молодого тела, милых глаз и нежной молодости, она не считала таким невозможным, чтобы Арсеньев не отозвался на ее письмо.
Уже совсем стемнело, когда они увидели и узнали его высокую фигуру в пальто и мягкой шляпе. Узнали по портрету, помещенному в местной газете по случаю приезда знаменитого писателя.
Арсеньев шел от ворот в сопровождении какого-то плотно-щеголеватого господина, по бритому лицу и манерам - несомненного актера.
Толкая друг друга, еле сдерживая смех и желание убежать, девушки сейчас же повернули и пошли следом, как-то странно притихнув и не спуская глаз с Арсеньева.
Сначала их не заметили. Арсеньев шел медленно, и по тому, как он оглядывался на каждую проходящую женскую фигуру, было видно, что он пришел именно по письму и ждет продолжения. Еще больше волновался актер. Очевидно, он знал про письмо и в качестве телохранителя сопровождал знаменитость на любовное приключение. Его присутствие неприятно удивило Нину, и она тогда же смутно почувствовала, что шутка вовсе не так уж невинна, как казалось.
Нина и прежде не представляла себе, что выйдет из всего этого, но теперь, когда Арсеньев явился не один, она уже и окончательно растерялась, и почувствовала, что не выйдет ничего. То, о чем она мечтала, читая рассказы Арсеньева, сразу стало казаться ей детски наивным и невозможным. И когда нетерпеливая Катя, вся дрожа от волнения, шептала ей: 'Ну, что же ты?.. Ну!..' - Нина отталкивала подругу локтем и начинала сердиться.
Катя волновалась совершенно бескорыстно. Ей и в голову не приходило, чтобы Арсеньев мог заинтересоваться ею самой, но она была влюблена в Нину, как только молоденькие некрасивые девушки могут влюбляться в хорошеньких умных подруг, и потому ей до смерти хотелось, чтобы Нина познакомилась с Арсеньевым. Нерешительность подруги еще больше возбуждала ее.
Так они прошли по аллее два раза. Девушки неотступно следовали за Арсеньевым, а актер первый обратил на них внимание. Он что-то сказал Арсеньеву, но тот ответил нерешительным жестом.
Стало совсем темно. В аллеях понемногу пустело. Наконец мужчины решительно двинулись к выходу.
- Ну что же ты?.. Он уйдет!.. - исступленно шептала Катя, не чуя ног под собою.
Нина испуганно оттолкнула ее и ускорила шаги, чтобы раньше выйти из сада, но в это время актер развязно приподнял шляпу и громко спросил:
- Скажите, пожалуйста, это не вы писали Владимиру Сергеевичу?
Увлекая за собою Катю, Нина пугливо шарахнулась в сторону, но Арсеньев уже шагнул к ним, и девушки невольно остановились. Катя совсем обмерла от страха, у Нины мучительно забилось сердце.
- Ну что же... давайте познакомимся, - нахально продолжал актер. Чего вы так испугались?
Эта фраза оскорбила Нину: ей показалось, что актер принимает их за каких-нибудь швеек, и она ответила холодно и сухо:
- Пожалуйста...
Актер сразу переменил тон, почтительно сняв шляпу. Он догадался, кто из двух - главная, и прежде всего поклонился Нине.
- Позвольте представиться: Строев... Владимир Сергеевич Арсеньев...
От волнения девушки ничего не ответили и руки их дрожали, когда они обменивались рукопожатиями. Арсеньев молчал, не зная, что сказать. Актер пришел всем на помощь.
- Ну что же, давайте пройдемся немного, - предложил он, и вышло как-то так, что сам он пошел с Катей впереди, а Арсеньев и Нина молча последовали за ними.
Девушка не смела поднять глаз, и ей было мучительно неловко, точно случилось что-то недостойное и пошлое. Арсеньев украдкой разглядывал ее, а Нина чувствовала его взгляд и не знала, как держать себя. Было страшно, что он заговорит, и она почти ненавидела Катю, в такую минуту покинувшую ее на произвол судьбы.
- Почему вы мне писали? - тихо спросил Арсеньев.
Нина вздрогнула и ответила не сразу.
- Так... - сказала она и не могла придумать ничего больше.
Они опять пошли молча.
Когда Арсеньев шел сюда, он ожидал встретить женщину, опытную в таких приключениях и знающую, чего она хочет. Все представлялось ему донельзя просто, но теперь инстинктом мужчины он почувствовал, что это совсем не то, и смутился неожиданно для самого себя. Актер снова пришел к нему на помощь.
- Знаете что, - сказал он не задумываясь, - становится холодно, не поехать ли нам куда-нибудь?
- Куда? - машинально спросила Нина.
- Ну, куда-нибудь... в ресторан, например... Можно спросить отдельный кабинет...
Катя испуганно взглянула на Нину, но та сделала такое движение, что актер сразу осекся.
- Ну, если не хотите, можно просто зайти в кондитерскую. Выпьем кофе и поболтаем... И этого нельзя?..
Нине показалось, что смешно от всего отказываться, раз они же сами написали это глупое письмо, но ей все-таки пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы кивнуть головой.
В тесном, ярко освещенном и душном зале кондитерской было жарко и пахло кухней. Сладкий пар и табачный дым висели в воздухе. Было много студентов и подозрительного вида нарядных дам.
Актер угощал девушек, острил, хохотал и вообще самым добросовестным образом старался рассеять общую неловкость. Но чем развязнее становился он, тем молчаливее и отчужденнее держали себя Катя и Нина. Им обеим уже казалось, что вышло что-то некрасивое и совсем не забавное. Нина сидела против Арсеньева и исподтишка разглядывала его. В этой пошлой обстановке, в присутствии наглого, шумного актера, она не могла тот образ, который создали в ней его книги, соединить с этим интеллигентного вида
