Она принимала поцелуи равнодушно, предоставляя ему делать все что угодно, как будто это вовсе не касалось ее. Луганович чувствовал, что порыв его остается без ответа и оттого гадок и смешон. Но он уже не мог владеть собою. И когда она потянулась, точно смертельно усталая, он пересохшими губами шепнул тем же неверным фальшивым тоном:
- Вы устали?.. Вам надо лечь... отдохнуть!.. Нина Сергеевна насмешливо взглянула на него.
- Вы очень заботливы... Благодарю вас!..
Лугановича покоробило, но желание было сильнее самолюбия, и он был положительно жалок, когда стал умолять ее.
- А может быть, лучше не надо?.. - устало, точно колеблясь и надеясь обойтись без этого, спросила она.
Он настаивал, стараясь быть наглым. Тогда Нина Сергеевна вздохнула, медленно, лениво поднялась и, опять потянувшись всем телом, точно приступая к исполнению надоевшей тяжелой обязанности, которой нельзя избежать, ушла за перегородку.
Луганович встал и прошелся по номеру. Ухо его напряженно ловило каждый шорох, глаза невольно шмыгали в щель, образовавшуюся между неплотно задернутыми драпри.
Слышно было, как свистнул шнурок ее корсета, потом длительно зашелестело и опустилось на пол платье. Мелькнула голая рука, отбросившая на другой конец комнаты ворох чего-то белого. Мягко стукнул ботинок, оброненный на ковер.
Потом слегка заскрипела кровать, и все стихло. Лугановичу казалось, что он плавает в каком-то жарковатом тумане.
- Идите сюда!.. - внезапно раздался ее изменившийся голос:
Она лежала, укрывшись до плеч тяжелым одеялом, и на белой подушке резко-красиво выделялись ее распустившиеся волосы и темно-розовые плечи. Она улыбнулась навстречу Лугановичу, глядя на него блестящими глазами, и улыбка была неожиданно застенчивая и как будто виноватая.
XXIV
Был только миг острого, все закружившего наслаждения, и то, что произошло потом, было странно и дико.
Луганович сидел на краю кровати и не чувствовал ничего, кроме усталости и разочарования. Ему хотелось закурить папиросу, встать, уйти, и он боялся взглянуть на нее, чтобы она не прочла в его глазах отвращения. Нина Сергеевна лежала неподвижно, заложив руки под голову, и пристально глядела на него, точно стараясь понять, что он теперь думает и чувствует.
Было трудно заговорить, а между тем невозможно становилось молчать.
- Ну что же... вы довольны?.. - вдруг цинично спросила она, и в голосе ее послышалась насмешка.
- О, да... очень! - ответил Луганович, стараясь защититься тоже наглостью и цинизмом.
- Да?.. Очень рада!.. Вы так этого хотели!.. - язвительно протянула Нина. - Вы же писали, что готовы на все что угодно, лишь бы я вам принадлежала... Ваше желание исполнилось. Теперь вы, надеюсь, успокоились? Можно разговаривать с вами?..
- Пожалуйста!.. - в тон ей ответил Луганович.
- Расскажите мне о своей жене... - сказала Нина.
Луганович дрогнул. Эта настойчивость, с которой она возвращалась к его жене, кольнула его. Нина явно издевалась над ним. Образ милой, чистой женщины, обманутой так гадко и бессмысленно, пронесся перед ним, и тяжкий стыд, мучительное угрызение совести смешались с отвращением и злобой.
- Знаете что... - медленно и мстительно ответил он, - я попросил бы вас не касаться моей жены!..
Нина Сергеевна быстро приподнялась на локте. Ее волосы растрепались, плечи были обнажены, но она не обращала на это внимания, в темных глазах вспыхнуло выражение такой острой ненависти, что Луганович испугался.
- А, вот как?! - процедила она сквозь зубы. - Вы, кажется, хотите сказать, что я недостойна упоминать о вашей жене?..
- Может быть!.. - грубо ответил он, чувствуя, как холодеет кожа на голове под волосами.
- Почему же?..
- Вы сами должны знать это!..
- А сказать вы не смеете?.. Жалкий трус!.. - с невероятным презрением сказала Нина Сергеевна и откинулась на подушки.
В глазах Лугановича потемнело.
- А вы этого хотите?.. - спросил он. - Извольте! Потому, что моя жена не таскается по домам свиданий с первым встречным.
С жутким чувством, готовый к защите, он ожидал взрыва, но Нина Сергеевна не шевельнулась, только побледнела.
- Да?.. А вы, примерный муж, рыцарски защищающий честь своей жены, почему же здесь... с первой встречной?..
Луганович запнулся на полуслове. Глаза Нины блеснули злорадством. Она опять закинула руки под голову и захохотала. Потом вдруг стихла и хитро прищурилась.
- Бедненький!.. А почем вы знаете, что ваша святая жена, которую вы так обожаете, не делает того же, что и я?.. - медленно и зло проговорила она.
Луганович сделал быстрое движение, но остановился перед ее пристальным взглядом.
- А я так уверена, что она такая же потаскушка, как и все!.. И может быть, как раз теперь, когда вы... когда вы не знаете, что могли бы отдать, лишь бы вам принадлежала эта первая встречная, она так же...
- Как вы смеете!.. - крикнул Луганович, с силой хватая ее за обнаженный локоть.
По легкой судороге было видно, что ей больно, но Нина Сергеевна не двинулась, даже не вынула руки из-под головы и смотрела на него, улыбаясь презрительно и вызывающе, видимо упиваясь выражением его искаженного побледневшего лица.
- Ага, задело... Неприятно?.. А я уверена в этом!.. И чего вы так всполошились?.. Ведь вы же сами думаете, что каждая женщина потаскушка!.. Почему же именно ваша жена будет исключением? Странно!.. Я думала, вы умнее!.. Она, должно быть, дура, ваша жена, если не изменяет вам с первым встречным?.. Неужели она не догадывается о ваших похождениях?.. Хотите, я напишу ей о нашей встрече?..
Лугановичу стало холодно. В голосе Нины была прямая и наглая угроза. Он почувствовал, что она может это сделать, и испугался. Безумно ярко представилось ему милое, бледненькое личико жены, когда она получит это письмо. И вдруг он почувствовал странную, гадкую слабость. Мгновенная мысль о том, что если разговор продолжится в таком тоне, то Нина исполнит свою подлую угрозу, пронеслась у него в голове. Луганович вдруг осклабился и сказал:
- Однако что за разговор!.. Мы с вами, кажется, оба с ума сошли!..
Усиливаясь вызвать нежную улыбку, он попытался взять ее за руку, но Нина грубо вырвала руку.
- А, испугались?.. - беспощадно сказала она и засмеялась прямо в лицо. - Хотите умилостивить меня, чтобы я не написала и в самом деле?.. Фу, какая гадость, какая мерзость!..
- Ну, зачем же так... - пробормотал Луганович. - Полно!.. Перестаньте!..
Несмотря на явное отвращение и сопротивление Нины, он все-таки овладел ее руками. Она притихла, но смотрела все так же злобно и презрительно.
- Ну, Нина!.. - сладенько прошептал Луганович, целуя ее холодное, твердое плечо.
- Какой вы жалкий, гадкий трус!.. - с омерзением произнесла она, даже не отстраняясь от его поцелуев, точно он стал для нее таким ничтожеством, что уже не может ни тронуть, ни оскорбить ее.
Луганович невольно отодвинулся. Это было уже слишком.
- Ну, ну... успокойтесь, жалкий трусишка! Я пошутила!.. - презрительно сказала Нина.
Но Луганович еще не верил, и, хотя это было новое оскорбление и вся кровь прилила ему к голове, он все-таки придвинулся к ней.
- Я и не беспокоюсь!.. Я слишком уверен, что вы никогда бы не сделали такого некрасивого...
Она перебила, показывая, что прекрасно понимает его тайные мысли.
- Некрасивого для женщины, которая таскается по домам свиданий с каждым встречным?..
- Ну, зачем же так!.. - примирительно лаская, старался успокоить Луганович. - Я и сам не знаю, как это сорвалось. Вы сами виноваты... Мы просто сошли с ума оба...
