А по самой площади - Поди, берегись! - несутся экипажи, у кого лучше выезд - вороные, гнедые, буланые... - ну, то ли еще покатит! - до Тверской и обратно, до реки и назад, назад...
Ах, впереди целых две недели свободы!..
И, Боже, как чудовищно, как неправдоподобно и непредвиденно оправдалась и подкрепилась вся моя детская ненависть, отвращение, страх, которые я испытывал по отношению к своей гимназии, к Лубянке, к Фуркасовскому, ко всему этому кварталу...
И суждено было сгинуть со света на этом самом месте и самому бывшему дому князя Пожарского, и всем оставшимся князьям - Пожарским и не Пожарским, и брату моему, и мужу сестры, и почти всем родным, и знакомым, сколько видит глаз, и еще миллионам мне неизвестных.
Мне часто снится один и тот же страшный сон.
Я бегу зимним утром, опаздываю в гимнашю - Мясницкая, Милютинский, двор Обидиной, Фуркасовский, заднее крыльцо...
Я вбегаю в класс последним, я усаживаюсь на место, я не успеваю даже убрать ранец, как меня вызывают к доске...
- Отвечайте! - говорят они мне.
И я не знаю урока... И я пытаюсь им объяснить, что тут какая-то ошибка, я ведь уже давно кончил гимназию, кончил, даже университет...
Но они ничего этого слушать и знать не желают.
- Отвечайте! - говорят они мне.
И они - это уже не наши учителя, не Кноп, не Юс, не Август Евстафьевич, не Лидия Константиновна, - нет, они - они с портупеями и кобурами, они со шпалами и ромбами в петлицах...
- Отвечайте! Отвечайте! Отвечайте!..
ПАСТОРАЛЬ
- Хорошо тут на речке лежать да загорать... Ты чего, в отпуске?.. А я вот пасу... Отдыхаешь, значит... Сам с Москвы?.. А ты на турбазу-то ездишь? Не ездишь? Ну, зря... там тебе и танцы, и что хочешь... Я вот сам ездил туда раз семь на мотоцикле... Да не везет мне, никак не везет... У меня уж и жена была, месяца четыре с ней жили... Такая поб...шка попалась, куда там... Ковровская, из Коврова... Я когда не пас, зимой, там в Коврове в ресторане кочегаром... А у нее там отец со мной работал. На мотоцикле... На четырнадцать лет была меня моложе... А отец на мотоцикле... Возил там мясо, муку - чего придется, мотоцикл с люлькой... А раз получаем мы с ним вместе получку, купили бутылку. Он и говорит: 'Поедем ко мне выпьем'. И еще покрышку для мотоцикла я у него хотел взять... Он говорит: 'Есть у меня покрышка...' Старенькая такая была покрышка. . Пять рублей я за нее ему отдал... Ну, сели мы тогда на мотоцикл, поехали. Приезжаем. У него дома жена. Вот он и говорит: 'Знакомься, Валентина, мы с ним вместе работаем, кочегаром он у нас в ресторане'. Ну, сели, налили, то да се.. А потом он и говорит ей: 'Давай его на нашей дочке женим. Ведь он холостой, неженатый...' А ее еще, Альки, не было... Она потом пришла. 'Она, говорит, - тебе понравится...' - 'Ну, чего, - говорю, - я не против'. А тут она приходит, я как поглядел, у меня глаза и разбежались... Ну, смехом, смехом, выпили эту бутылку... Она только зашла одну рюмку выпила... мы с ним после съездили еще купили... Покрышку я у него тогда взял, отдал пять рублей... Ну, он и говорит ей: 'Пойди, Алька, проводи его...' Она и пошла меня провожать... Постояли мы с ней... 'Приезжай, - говорю, - к нам, у нас место хорошее'. Она говорит: 'Бот приеду, погляжу'. Ну и говорит тут мне: 'Дай закурить'. Примечаешь? Семнадцать лет, а она уж курит... А она у них я после узнал - б...а, б...а... Ну, я говорю: 'Давай сойдемся, поживем года два, потом распишемся'. И вот через неделю приехала она сюда... Поглядела все и говорит: 'Теперь я за вещами съезжу'. Ну, отец мой ее прописал, на работу ее устроили... Я тогда в Семынях пас... И тут началось... Тут уж она себя показала... Я пасу, я в неделю только три-четыре раза приезжаю домой ночевать... На мотоцикле... 'Минск' я тогда взял... А тут у нее и таксисты, и кто хочешь... После уж соседи рассказывали. Подкатывает к дому такси, он посигналит, она выбегает в одном халатишке, только сверток у нее - там бутылка, и покатили в лес, туда к станции... А со смены придет, поужинает, вроде бы спать пошла на терраску, а сама в окно... А там уж ее ждут... Раз я приехал, гляжу, у нее парень сидит... Ну, она мне говорит, вроде бы он к брату к моему пришел... Ну, я - ничего... А то еще директор школы у нас тут был, красивый мужчина, высокий... Года с двадцать седьмого, в таких годах... Потом его поймали, он тут с одной молоденькой... Года с пятидесятого, ученица его была... Вот он с ней два года дружил. А сам женат - двое детей... Ну, вот поймали их, его, конечно, от нас убрали... Вот и он тоже... Тоже с моей, с Алькой... Мне потом друг сказал, на пойму они ходили... Обнялись и на пойму... Отодрал он ее там, наверное... А мне чего? Мне не жалко, раз уж все ее... Я на него не обижаюсь... И в Ковров она все ездила - вроде бы на день, на выходной... А сама два, три дня... Наб...ся там досыта, приезжает... Я говорю: 'Давай вместе в Ковров съездим'. - 'Нет, - говорит, - с тобой не поеду. Тебя, - говорит, - моя мать зовет. Поезжай к ней сам, а я с тобой не поеду...' Примечаешь? И отношение тут у нее ко мне плохое стало. Прямо ужасное отношение... Ложимся спать, а она мне: 'Пошел ты на х...' Или там - к матери... Букарашек я на ней раза два ловил... И так-то ленивая по дому была Редко-редко когда пол подотрет или по воду сходит, а так ничего не делала... Я уж и не жалел, когда она вещи собрала да и совсем уехала... Какая это жизнь?.. Вот говорят: женщины, женщины... А я так скажу другая женщина есть хуже мужчины... Вот уж этот год, я уж тут пас, ко мне тоже из Коврова одна ездила.. Полная такая... Ездила ко мне... А тут один мужик мне по пьянке говорит... 'Я, говорит, - на работу лесом шел, и она тут шла... Ну, я с ней сговорился, сошли мы с дороги...' Я после у него трезвого переспросил... 'Точно, - говорит, - было'. Я и сказал ей: 'Не езди ты ко мне больше'. Ну, чего ей надо? Она и там в Коврове б...т, и ко мне сюда ездит, и тут глядит, кому бы подвернуть?.. Или вот Алька моя... Высокая, полная - у тебя б глаза разбежались... Ей семнадцать лет, а у нее ... ... Я с ней ничего и не чувствовал... А вот была у меня еще женщина, здесь живет... Старше меня лет на девять... С двадцать восьмого года... В таких годах... Килограмм была на девяносто... Высокая, мясистая, жирная... Вот с ней-то мне больно хорошо было... Лет восемь я с ней дружил... И еще в Коврове, как я в ресторане работал, была у меня одна Зоя... Тоже я с ней дружил... Лет на одиннадцать меня моложе, в таких годах... Черная была такая - мать у нее еврейка... Полная... Дружили мы с ней... Я и говорю ей: 'Давай сойдемся, будем жить'. И комната у ней была... 'Нет, - говорит, чтоб сойтись, ты для меня уже старый. Так дружить еще подходящий'. Или вот на турбазе. Познакомился тут с одной. Тоже москвичка, евреечка.. Небольшая такая, полная... 'С мужем, - говорит, - не живу, но у меня девочка - в Москве с матерью осталась... Ты, говорит, - завтра вечером приходи. Только надень белую рубашку, костюм да галстук, полботинки...' Ну, думаю, пойду... Может, у нее и комната есть, так можно сойтись да жить... А тут к вечеру, как назло, баранишка пропал у меня в лесу... Пока его искал, куда тут пойдешь... Так и не пошел... А на другой день вижу, она идет с мужиком.. 'Муж, - говорит, - приехал'. А сама сказала, с мужем не живет... Примечаешь?.. Нет, не везет мне... Никак не везет... Ну, ты лежи, загорай... Я пойду... Мне скотину поглядеть надо. Хоть там у меня есть бабенка, присматривает... Приблудилась тут одна... Сама-то из города, а живет в сторожке на кладбище... Пропащая бабенка..
август 1972
Где пьют отраву.
На старом кладбище прямо на пышной траве (ломоть хлеба, перышко зеленого лука и соль на клочке газеты).
За заводским забором, сидя на драной резиновой покрышке от грузовика...
В чьем-то палисаднике под кустами сирени...
Даже в дощатом автобусном павильончике, куда без дождя с иными целями никто и не заглядывает. Здесь лавка, а в стенках начертаны перлы сортирного фольклора.
Любовь до гроба - Дураки оба.
Косой заиц
Нанес яиц.
Тарас,
иди на матрас.
Леша + Наташа = любовь до первого сношения
Девки, падлы вы, дешовки,
Все подстилки, шалашовки.
Нынче утром пришлось мне копаться в плите, потому что надо было зажарить яичницу, но лень было мыть сковородку... И я решил отыскать другую... И вот когда я с брезгливостью шарил там, попался мне вдруг один забавный предмет, Бог весть сколько уже провалявшийся без употребления. Чугунный трилистник, три маленькие, величиною с чайное блюдце, спаянные между собою сковородочки - старинный агрегат для выпечки деликатных, тоненьких, к барскому столу блинов...
И только взял я его в руки, как мгновенно вспомнилась мне Масленица, вспомнилась такою, как была она когда-то у нас дома - с дымом, с чадом, разносящимся по всей квартире, с раскрасневшейся потной Матреною, стоящей у плиты, и едва успевающей переворачивать и снимать свои маленькие кружевные
